город холод. Рождество было уже не за горами.
– Не могу сдержаться. Воспринимаю всю эту историю прежде всего как журналистка. – Зеленые искрящиеся глаза Элизабет смотрели куда-то вдаль. Она провела рукой по густым рыжевато-каштановым волосам. Пальцы у нее были длинные, сильные, удивительно красивые. – Какая бы получилась статья! – Она усмехнулась. – Господи, да один финал чего стоит! Папа убивает...
– Инделикато убил Сальваторе ди Мона.
– Да, наверное, ты прав. И вот теперь он в коме. Так, значит, Д'Амбрицци мне солгал. – Она встала.
– И еще одно. Саймон велел ему сделать это. Убить Инделикато.
– Саймон... то есть Д'Амбрицци?
– Да. Он оставил записку. Напомнил Папе, что он один из ассасинов и должен исполнить свою работу. Я видел эту записку. Лежала на постели Каллистия.
– Наверное, Д'Амбрицци видит во мне прежде всего журналистку, – задумчиво произнесла она. – Поэтому и не сказал. Но должен был догадаться, что ты скажешь мне.
– Конечно. И еще он знает, что ты умеешь хранить тайну.
– И все равно, – сказала она, – толку мне от этого никакого. Ни единого доказательства, верно?...
Я провожал ее до редакции.
– Сколько же их еще, подобных историй? – тихо и задумчиво произнесла она. – О которых никто никогда ничего не узнает...
– Сотни? Таятся в разных пропыленных и укромных углах. – Тут я не выдержал. – О Господи! Как же я буду скучать по тебе, Элизабет!
– Конечно, будешь, куда денешься. Ведь ты вроде бы влюблен в меня, Бен.
– С чего это ты решила?
– Достаточно одного взгляда на твою унылую физиономию.
– Что ж, лицо – зеркало души. Слишком уж много всего случилось за последнее время. Есть все причины грустить, если вдуматься... И да, я люблю тебя, раз уж ты об этом заговорила.
– Тогда не печалься. Любовь – это счастье. Вэл бы то же самое тебе сказала.
– Если она взаимна, эта любовь.
– А это-то тут при чем?
Я улыбнулся.
– Да, действительно.
– Давай попрощаемся здесь, Бен.
Мы собирались перейти через площадь с оживленным движением.
– И все равно, удивительно... Это я о Саммерхейсе. Дело не только в том, что он может купить папский трон для Д'Амбрицци, но...
– Это ты о чем?
– Почему он был тогда в Авиньоне? Что там делал? Ведь он так и не объяснил. Почему взял с собой этого Марко?
– Какая разница? Все уже закончилось.
– Нет, такое никогда не кончается, неужели не ясно? Во всяком случае, если Саммерхейс действительно является Архигерцогом...
Не было смысла задерживать ее и дальше.
– Что ж, Элизабет. Давай, будь умницей, не болей... просто не знаю, что еще сказать. Мне пора.
– Передай отцу мои поздравления с Рождеством, Бен. И ты тоже будь умницей, ладно? Мне нужно... нам обоим необходимо время, чтобы как следует подумать. Ты меня понимаешь?
– Да.
– Скоро встретимся и поговорим.
– Когда?
– Пока еще не знаю... в том-то и дело, Бен. Не торопи меня, ладно?
Я понимал, что она права.
И провожал ее взглядом, пока она переходила через площадь.
Она лишь раз махнула мне рукой, через плечо, не оборачиваясь.
Я поднялся на борт самолета, которым предстояло лететь домой. Опустился в кресло, и тут на меня навалилась смертельная усталость. И тогда я погрузился в состояние между сном и бодрствованием, и единственное, что не дало мне безропотно погрузиться в глухую тьму полного забвения, туда, где поджидали призраки, так это лица.
Я был окружен лицами людей, из прошлого и настоящего. Лица со снимка, спрятанного в барабане, чудесным образом ожили. А вот лицо человека, державшего фотоаппарат, оставалось в тени... по-прежнему было тайной. Я увидел Рихтера и подумал: интересно, кто теперь будет его партнером внутри Церкви, кто
