– Скорбное?
– Она намного моложе своего мужа, очень к нему внимательна, но ведет себя скорее как его дочь. – Дамфриз откинулся на спинку кресла, скрестил длинные худые ноги и выпустил кольцо дыма, которое, точно облачко, медленно проплыло перед его лицом, прежде чем раствориться. – Как-то неловко говорить об этом…
– О чем?
– Герр Брендель человек в высшей степени элегантный: кольца, драгоценности, шьет у лучших портных, говорит вкрадчиво, тихо, чуть ли не шепотом… очень изнеженный… Мне не хочется говорить больше того, что я сказал.
– Гомосексуалист?
– Ну, может, не совсем так. – Дамфриз кашлянул. – Но что-то туманно-неопределенное, если вы понимаете, что я имею в виду. Красивый, ухоженный, как женщина в известном возрасте. На лице искусственный загар. Впечатление такое, будто он пользуется кремами, делает массаж, похоже, что даже брови выщипаны. – Дамфриз нервно рассмеялся. – Я хочу сказать, возможно, этим и объясняется одиночество и печаль фрау Брендель, равно как и морщинка на переносице в минуты отрешенности. Ее как бы усыпили, и она, лишенная возможности нормально радоваться, разучилась смеяться. Ей абсолютно чуждо чувство юмора.
– Вы все это рассказали брату?
– Да. Он настойчиво обо всем допытывался и хотел знать, где может найти Бренделя…
– И где… я могу найти Бренделя?
– Я скажу вам только то, что и ему, то есть что главная контора Бренделя находится в Мюнхене. Правда, мне известно, что есть еще и филиал в Лондоне. Ваш брат уже не застал Бренделя в Глазго.
– Сирил не говорил, как собирается поступить дальше в отношении Бренделя? Не говорил, почему его так заинтересовала эта фотография?
– Нет, и я не стал спрашивать. Но он просто потряс меня, должен вам признаться. Потом я долго думал над этим и гадал, не была ли эта женщина, вызвавшая у него такой интерес… не была ли она когда-то дамой его сердца? Той, кого он знает или знал и которая много для него значит. – Он улыбнулся. – Такой же вывод я бы сделал и на основании ваших вопросов. – Улыбка его исчезла. – Теперь уж я просто не знаю. Его смерть… И другие люди, вы сказали, убиты. Какая же между всем этим связь? Играет ли тут какую-то роль эта фотография? – Он снова взял вырезку в руки и начал внимательно разглядывать, будто искал в ней новый, скрытый смысл.
– Мистер Дамфриз, пожалуй, вам лучше не вникать во все это.
– А как в отношении фирмы? Будут какие-либо срочные распоряжения?
– Никаких, мистер Дамфриз, – ответил я. – Работайте, как работали.
– А вы будьте осторожны… – Он замялся, потрогал узел галстука.
– Вам известно, что делал Сирил после того, как ушел от вас?
– Нет, больше я от него ничего не слышал, и это несколько удивило меня. Отчеты свои я ему отослал, но ответа не получил и, естественно, решил, что он с головой занят какими-то важными делами.
– Да, собственно, так оно и было, – заметил я.
Помещение отдела новостей редакции глазговской газеты «Геральд» сияло искусственным светом, дышало жарой и было наполнено запахом пота. Бесперебойно и дробно стучали телетайпы, стрекотали машинки, и откуда-то из утробы здания доносились удары прессов. Полы были грязные, столы старые, потрескавшиеся, все сотрудники разговаривали громко, пересыпая речь крепкими, солеными словечками. Создавалось ощущение, будто я вошел в зрительный зал на какое-то шумное представление.
Алистер Кемпбелл сидел, откинувшись в деревянном вращающемся кресле, и, набычившись, взирал на древнюю пишущую машинку. От его трубки, сделанной из кукурузного початка, непрерывно клубился дым. На нем был костюм из грубого сукна, а под пиджаком теплый джемпер. Коричневый галстук, жесткие рыжие волосы, крошечная головка, багровое лицо – словом, выглядел он так, будто слишком долго пробыл в тумане под дождем и покрылся ржавчиной. Вокруг него витал слабый аромат виски в сочетании с каким-то особо едким сортом табака. Очевидно, он добросовестно пользовался своим правом на бесплатное потребление виски фирмы «Олл Бритн».
– Мистер Кемпбелл?
Он слегка откашлялся:
– Ага, Кемпбелл. А вы кто будете? – Он бросил на меня подозрительный взгляд из-под широченных кустистых бровей такого же рыжего цвета, как и волосы. Сквозь облака дыма его крошечные карие глазки, точно два хорошо поджаренных и лоснящихся зернышка испанского арахиса, стрельнули по мне сверху вниз.
Я назвал себя и спросил, не заходил ли к нему Сирил.
– Сирил Купер? Как же, заходил. Мистер Сирил Купер прибежал ко мне весь взмыленный, сказал, что он прямым ходом от Джека Дамфриза. И мне сдается, вы тоже от него.
– Да, верно. Мне хотелось бы задать вам несколько вопросов.
– О сделке с немцами по поводу виски. – Он кивнул маленькой головкой, вынул изо рта трубку, показав желтые от никотина зубы.
– Опять верно, – сказал я. – У вас хорошая память, мистер Кемпбелл.
– Память у меня действительно хорошая, паренек, что правда, то правда, да только любой дурак запомнил бы то, что помню я. Такое не забудешь. – Он покачал головой, встал – маленький человечек, не выше пяти с половиной футов, – провел рукой по веснушчатому лбу и протянул ее мне. Мы поздоровались.
– Можем мы побеседовать, мистер Кемпбелл?
– О, само собой. – Он быстро огляделся. – Только не здесь. Я предлагаю отправиться в одну малоприметную пивную, хорошо мне известную. Там нас вряд ли кто услышит. В этом же вертепе, – он с отвращением обвел рукой комнату, – никогда не знаешь, кто тебя подслушивает.
Он сообщил мне название пивной и объяснил, как туда добраться.
– И мой вам совет, – Кемпбелл вперил в меня блестящие глазки хорька, – будьте осторожны, очень осторожны. Возьмите такси, поезжайте в свою берлогу и притаитесь, пока не придет время. – Он по-свойски подмигнул мне глазком-бусинкой и сжал мою руку. – Умный понимает с полуслова, не так ли?
От мелодраматического предупреждения Кемпбелла у меня екнуло сердце. Быть осторожным в отношении чего, черт побери? Он говорил так, словно знал, насколько опасной стала моя жизнь. Хотя, судя по всему, ему не было известно ни о смерти Сирила, ни вообще о том, что случилось.
Наконец назначенный час пробил, и я оказался у полированной стойки бара в указанной журналистом пивной. Я приехал на несколько минут раньше и, когда он вошел, сделал вид, будто вожусь со своей трубкой и спичками, а сам внимательно следил за входной дверью с матовым стеклом. Он остановился в дверях, в клубах табачного дыма, одетый в такой задрипанный макинтош, какого доселе мне не приходилось видеть. Заметив меня, он, работая локтями, протиснулся к стойке, заказал две кружки горького пива, выколотил в пепельницу золу из своей трубки. Наморщив лоб, всосал пену с пива и наконец произнес:
– То, что я хочу вам рассказать… – Он с сомнением покачал головой. – Даже не
