казаков.
– Ну здравствуй, Иван Федорович! – Полуботок натянул на лицо свою самую приветливую улыбку.
– Здравствуй, Павел Леонтьевич!
Они обнялись и почеломкались. Когда-то Чарныш и Полуботок были боевыми товарищами, но потом их пути разошлись. Тем не менее хорошие отношения остались, хотя полгода назад Чарныш, уже будучи генеральным судьей, принял в производство одно темное дельце, касающееся черниговского полковника, которое могло стоить тому уряда.
Но Полуботок чересчур хорошо знал жадную до неприличия натуру своего бывшего товарища, поэтому не поскупился и отсыпал Чарнышу полную торбу золотых, после чего на деле был поставлен жирный крест.
– Ехал по делам и решил к тебе заглянуть, проведать, – масляно улыбаясь, сказал Чарныш. – Не прогонишь с порога?
– Что ты, Иван! Как ты мог такое подумать?! Я рад безмерно. Прошу до господы. Твоих хлопцев тоже накормят и напоят.
– А хата у тебя ничего… – Чарныш завистливым взглядом окинул обширное подворье полковника и добротный двухэтажный дом с башенками, крытый красной черепицей. – Княжеские хоромы.
– Так ведь ее еще мой батька строил… царствие ему небесное. – Полуботок перекрестился.
Чарныш тоже изобразил крестное знамение где-то на уровне своего тощего живота, и они зашли внутрь дома.
Стол накрыли в большой горнице, которую с полным на то основанием можно было назвать парадной залой. Она была весьма просторной, с высокими потолками и стрельчатыми витражными окнами на западноевропейский манер. Дом Полуботка в Застрижках, как и в центре Чернигова, тоже был двухэтажным, и все остальные комнаты, переходы и коридоры лепились вокруг залы как ласточкины гнезда.
Залу венчал купол наподобие церковного, в цилиндре которого по окружности были прорезаны окна, поэтому среди дня она освещалась наилучшим образом. Деревянный пол в зале, сработанный из шлифованных и вощеных кедровых досок, покрывали пестрые ковры, а на тщательно выбеленных стенах было развешано самое разнообразное дорогое оружие, добытое Павлом Полуботком в походах. В красном углу, как и положено, находился богатый иконостас, перед которым тлела чеканная серебряная лампада, а в дальнем конце залы был прибит к стене богатый ковер с изображение герба рода Полуботок.
Генеральный судья, который не имел дворянского достоинства, но очень к этому стремился, знал толк в геральдике, так как давно подбирал себе герб, достойный его званию, а главное, тщеславию, лишь усмехнулся в небольшие рыжеватые усы, быстро «прочитав» элементы герба черниговского полковника. Герб – немецкий рыцарский щит, на котором был искусно вышит серебряный кавалерский крест над червонным сердцем на черных перекрещенных стрелах в зеленом поле, – только с виду был древним. Король польский Казимир III нобилизировал Еремея Полуботка, родного деда черниговского полковника, лишь в начале XVII века, дав ему герб и шляхетство.
Но если амбициозность щита можно простить, то корона маркиза с навершием (или клейнодом) из перьев – это был явный перебор. Не говоря уже о шлеме с опущенным решетчатым забралом под короной. Судя по нему, герб должен принадлежать, по меньшей мере, особе королевской крови. Но шлем был не золотым, а серебряным, а значит, просто рыцарским, что и вовсе запутывало ситуацию.
– Садись сюда, Иван Федорович, – подталкивал Полуботок генерального судью к почетному месту под образами.
– Нет-нет, что ты, как можно? – отнекивался Чарныш. – Ты хозяин…
– А ты дорогой гость. Уж не обижай меня, не гневи Бога…
Довольный Чарныш вмиг забыл свои язвительные мысли по поводу герба Полуботка и важно уселся на мягкие атласные подушки с золотым шитьем, заботливо подложенные казачком хозяина под его костлявый зад. Едва он взглянул на гастрономическое изобилие на столе, как его рот тут же наполнился слюной. Несмотря на свой худосочный вид, генеральный судья ел за троих. И куда только влезало в него такое количество харча, всегда удивлялся Полуботок.
Чарныш был истовым приверженцем простой, но сытной пищи и весьма неодобрительно смотрел на ухищрения казацкой старшины, которая, следуя модным веяниям, начала приглашать поваров-иностранцев.
Повар-поляк быстро смекнул, что требует от него господин и, наступив на горло собственной песне, быстро вспомнил рецепты старой шляхетной кухни, которая мало чем отличалась от казацкой.
Главным украшением стола было седло косули, запеченное на угольях, а также свиная голова с хреном. Кроме того, из мясных блюд присутствовали битки, нашпигованные чесноком и салом, тушеная буженина с капустой, колбаса из мяса дикого кабана, зайчатина под кисло- сладким соусом, утка с яблоками, начиненная гречневой кашей, свиные крученики, фаршированные гусиной печенью, копченое сало с разными специями и, наконец, пироги с мясом.
В дополнение к мясным блюдам Юзек расстарался порадовать гостя и рыбными. В большой серебряной тарелке отливали золотом жареные караси в сметане, а рядом с ними на овальном позолоченном блюде показывала немалые зубы щука, фаршированная рачьим мясом. На серебре солидно возлежали запеченные с луком огромные карпы из прудов черниговского полковника, откормленные специальным способом. Возле них серебрился судак, фаршированный грибами, за судаком – копченые угри… Прямо перед Чарнышем стояла глубокая хрустальная салатница, доверху наполненная черной икрой – он был зело охоч до «рыбьих яиц». Но основным козырем трапезы был осетр длиной в аршин[23]. Его запекали на вертеле, зашив в брюхо разные пахучие травки.
Осетров доставляли в Чернигов живыми, в бочках с водой, выложенных травой и водорослями. Точно так же привозили форель и устрицы.
А еще на столе были непременные для малороссийского застолья вареники с сыром, возвышавшиеся в глубокой миске белоснежной горкой рядом с фарфоровой салатницей со сметаной, квашеная капуста с лесной ягодой, моченые яблоки и груши, коржи, вергуны, пампушки с чесноком, шулики медовые с маком, присканцы, пряженцы, сочники, ржаные потапцы с салом и чесноком, поджаренные на смальце… Верхом хлебного многообразия и великолепия являлась огромная и мягкая, как пуховая подушка, пшеничная паляница с пылу с жару. От нее исходил такой потрясающе приятный запах, что Чарныш даже прищурился от предвкушения, словно кот на завалинке солнечным днем.
Что касается спиртных напитков, то и тут черниговский полковник не ударил в грязь лицом перед незваным гостем. На затканной золотом льняной скатерти стояли водки – простая и двойная, – множество настоек и наливок, вино венгерское, валашское, бургундское, кипрское, пенистое монастырское пиво…
Для утоления жажды предлагался хорошо охлажденный малиновый узварец, юха из сушеных яблок, груш и вишен, и не крепкий ставленый мед; его подали в большом серебряном кувшине персидской работы, который стоял в деревянной кадушке, наполненной льдом.
Полуботок не стал испытывать терпение гостя долгим тостом; он подметил, что Чарныш уже начал ерзать от вожделения на своих подушках, пожирая глазами вкусную снедь. Полковник лишь сказал несколько приятных слов, приличествующих моменту, они дружно выпили по чарке, и так же дружно налегли на горячий, только из печи, борщ.
