– А хорошо, Иван, с дороги-то, с устатку, горячего борща похлебать, – сказал, посмеиваясь в свои пышные усы Полуботок.
– Ох, угодил ты мне, угодил… – Чарныш работал ложкой с неимоверной быстротой. – Такого борща, доложу тебе, Павло, я никогда еще не едал. Куда там глуховским борщам… Это все твой поляк-кухмистер? Как бы мне списать рецепт, я бы своего повара обучил.
Про рецепт хитрый Чарныш сказал не без задней мысли. Он знал, что в молодые годы во время набегов на крымчаков Павел Полуботок кашеварил. Но, даже возвысившись, он нередко приходил на кухню, чтобы сотворить какой-нибудь кулинарный шедевр. Так черниговский полковник отдыхал от ежедневных забот. Кухмистерство у него было в крови.
Но главным посылом в похвале Чарныша было то, что Полуботок негласно соревновался в изобретении новых блюд с гетманом Скоропадским, таким же ценителем поварского мастерства, которого так и называли за глаза – «ясновельможный гетман борщей».
– А чего проще, Иван? – довольно хохотнул Полуботок. – Я называю этот борщ «гетманским». Он готовится из трех отдельно сваренных бульонов. Один из них костно- говяжий, другой овощной (с кардамоном, помидором, свеклой и яйцом), третий – из телятины, говядины и свинины с картошкой и сушеными грибами (лучше сморчками). Потом в эту смесь из трех бульонов добавляют свекольный квас, те же сморчки, спелые вишни, шинкованную капусту и печеную свеклу. Заправляется борщ старым салом с чесноком и зеленью. Вот и весь секрет. Это я сам придумал, – не удержался полковник от хвастовства.
– Да-а, брат, силен ты в этом деле… – Чарныш отставил опорожненную миску в сторону (ее ту же прибрал казачок) и многозначительно посмотрел на пустую рюмку.
Они выпили водки еще и еще. Затем наступил черед винам и настойкам. Чарныш раскраснелся и немного распустил пояс, потому что живот от большого количества еды стал выпирать из-под кафтана, будто в шаровары запихнули тыкву. Полуботок больше пил, чем ел, поэтому чувствовал себя превосходно. Мало кто знал, что черниговский полковник никогда не пьянел, лишь притворялся пьяным, когда это было нужно для дела.
– А что там у тебя, Иван, с Милорадовичем? – как бы вскользь спросил Полуботок, точно зная, какая будет реакция у Чарныша на его слова.
Ему хотелось расшевелить генерального судью, потому как полковник был уверен, что тот приехал к нему с каким-то важным известием и тянет время лишь по причине застолья. А Чарныш был приверженцем старых традиций: сначала человека накорми, а потом о деле спрашивай.
Что касается Михаила Милорадовича, который получил место Чарныша – уряд гадяцкого полковника, то они сцепились сразу же, едва Иван Федорович передал ему печать и клейноды. Это было еще до приснопамятной жалобы Милорадовича царю Петру на своего предшественника по поводу его злоупотреблений.
Чарныш послал подводы, чтобы вывезти лес из местечка Комышное, принадлежавшее к ранговым имениям гадяцких полковников. Иван Федорович и после назначения генеральным судьей не хотел отказываться от своих бывших владений, чем вызвал крутые и решительные меры со стороны Милорадовича, который прислал в Комышное ротмистра с двумя волохами[24], дабы навести должный порядок.
Явившись в Комышное, ротмистр и его помощники избили местных казаков, державших руку Чарныша, а затем арестовали подводы, присланные от генерального судьи. Мало того, Семен Волошин, слуга Милорадовича, присланный в Комышную «на резиденцию», запретил войту[25] и его подчиненным ходить с докладом к Чарнышу и приказал, чтобы пана судью больше не слушали. Волошин везде приставил сторожей и забрал себе ключи, а дворнику в имении Чарныша не оставил даже запаса продуктов. Кроме того, лошади генерального судьи, находившиеся в стойле, были выгнаны на вольный выпас (поздней осенью!), и сторожам было велено не давать им ни клочка сена.
Народ, испытавший на себе нелегкое бремя правления предшественника Милорадовича, льстил себя надеждой, что новый гадяцкий полковник будет более покладистым и добрым паном, поэтому открыто выражал свою радость по причине удаления Чарныша из Гадяча. Вскоре, однако, комышанцы и другие поняли, что попали из огня да в полымя, но кто же в эпоху крутых перемен дружит со здравым смыслом и предполагает худшее?
Тяжба за Комышное, насколько было известно Полуботку, то затухая, то разгораясь, как костер в степи под порывами ветра, длилась до сих пор.
Черниговский полковник не ошибся: при имени Милорадовича Чарныш взвился, будто его кто-то шилом уколол в мягкое место. В запале генеральный судья даже кубок свой опрокинул.
– Я эту сволочь все равно прижму! – вскричал он, брызгая слюной и хлебными крошками. – Он думает, что оскорбление, нанесенное генеральному судье, можно легко простить и забыть. Как бы не так! А еще я хочу разобраться с некоторыми своими бывшими холопами, посмевшими лаять на меня, как псы из подворотни.
– Это кто ж такие?
– Один из них, думаю, тебе хорошо известен. Стефан Яценко, бывший сотник комышанский. А с ним Иван Зенкувский, Яков Ковтун, Грицко Римаренко и хорунжий Семен Передереенко.
– Что да, то да… – согласился Полуботок. – С Яценко мы ходили на Крым. Дерзкий казак. Но воевал неплохо.
– Тьфу на все его боевые заслуги! – Чарныш злорадно ухмыльнулся. – У меня на столе уже лежит бумага, подписанная комышанской управой: сотником Иваном Крупкой, городовым атаманом Трофимом Гречаным, войтом Федором Дирдой и бурмистром Дорошем Гриценко. В нем перечислены все деяния бунтовщиков во главе с Яценко, а также их подстрекательские речи. Так что холопы свое получат, можешь не сомневаться. А там придет черед и Милорадовичу.
«А не обломаешь ли ты свои зубы о Милорадовичей? – подумал Полуботок. – Они у государя в чести…»
– Это да… – сказал он неопределенно. – А давай, Иван, под вареники выпьем сливянки. Знатная сливянка в прошлом году получилась. Сливы уродились, что детский кулачок.
– Ты лучше скажи мне, Павло, почему сидишь в Чернигове, а не в Глухове? Гетман ведь именно тебе доверил управление, пока не вернется из Петербурга.
– Так ведь ты как раз был в отъезде. Я оставил за себя есаула Василия Жураковского. Ну, да ты уже знаешь… А меня старые раны одолевают. Заболел я, Иван. Спину ломит, левая рука плохо слушается… А в домашних стенах и воздух лечит, и вода колодезная, что бальзам. И потом, я знал, что вы там с Семеном Савичем и без меня справитесь. А тебе так и все карты в руки; ты ведь свояк гетмана. И во всех делах хорошо разбираешься.
– Ох, не хитри, Павло… Знаю я тебя. До сих пор не можешь простить Скоропадскому, что на гетманство поставили его, а не тебя.
– На то была царская воля, – строго ответил Полуботок.
– Так-то оно так, но среди достойных ты был достойнейшим. Это факт. Говорю тебе не
