мгновенно заканчивается дохлым финишем, и трудящиеся задницы опять расслабляют мускулатуру, чтобы расплыться по сидению стула сонной рыхлой квашней. Увы, таковы наши народные традиции, и если даже товарищ Сталин не смог перековать их в лагерях, то нынешнему поколению демократических управленцев не стоит и пытаться вытащить из болота воз, у которого нет ни колес, ни дышла.
Такие мысли меня посещали, когда я челноком мотался по городу /притом на своих двоих!/, выполняя предначертания великого теоретика сыскного дела Сереги Платонова.
После недолгих дебатов мы разделили наши усилия: Марк как обычно закопался в свои электронные цацки, Плат взял на себя слесаря-мороженщика, ну а мне достался самый обширный фронт работ – искать следы бригады Храпова. И пока Маркузик дремал перед компьютером после бессонной ночи, проведенной с какой-нибудь Офелией, а Плат за своим столом глубокомысленно строил версии, попивая кофе и покуривая сигарету, я, как искусанный оводами лось, бегал, высунув язык, по разным темным местам, рискуя не только сломать ноги, но и получить 'перо' в бок. Нет, я не утверждаю, что мои друзья бездельничали, однако такова уж человеческая сущность – считать, что твои затраты умственного или физического труда в несколько раз превосходят усилия коллег. Я уже не говорю о зарплате, которая никогда не соответствует ни запросам, ни количеству и качеству проделанной работы…
Стеблову мы решили карты до конца не открывать. Нам, конечно, пришлось рассказать о бригаде Храпова, и Боб долго капал мне на мозги, упрекая за то, что я не поставил его в известность о своих инициативах. Возможно, он был прав – в гараже, когда меня прихватили быки Храпова, бойцы Стеблова совсем были бы не лишними. Но что поделаешь – пароход ушел, а крысы разбежались. Боб, злой, как три тысячи чертей, пообещал поставить на уши всех и вся, чтобы разыскать Храпова и иже с ним. Мало того – он попросил, чтобы наша контора больше не совалась в это дело, а занималась проработкой других версий. Боб все еще верил в нас и мы воспрянули духом.
Однако про странного мороженщика Плат приказал мне и Марку в разговоре со Стебловым не распространяться. С его доводами я был вполне согласен. Правда, Серега напирал на то, что не стоит поднимать вокруг мороженщика лишнюю суету – а так оно и будет, если по нашей наводке в розыске начнут участвовать еще и официальные органы, спущенные с поводка Бобом, но я имел свою точку зрения – мне вовсе не хотелось, чтобы сто тысяч баксов уплыли из О.С.А., погруженные на яхту моей голубой мечты, и растворились в горьком тумане непоправимой утраты.
Несмотря на обещание, которое мы дали Стеблову, Плат почему-то настоял на дальнейшей разработке Храпова. На мои недоуменные вопросы Серега отвечал весьма туманно, но образно: лишний хрен… ну, в общем, кое-чему не помеха. Иными словами, как гласит теория криминалистики, на одной версии далеко не уедешь, а если да – то только в тупик. Я немного поупрямился, но в конце концов махнул рукой и начал нарезать по городу концентрические круги. Благо и допинг был налицо – Боб, узнав, что Плат потратил на мое освобождение из ИВС все деньги, авансированные им на расходы по розыску Кристины, подкинул нам еще пять тысяч баксов. Этот момент в расследовании меня настолько воодушевил, что я тут же выбил у Маркузика, все еще пребывающего в состоянии эйфории от моего 'воскрешения' из утопленников, не только солидные проездные, но и пайковые, мотивировав это тем, что отсидка в тюряге здорово подорвала мою работоспособность в связи с резким ухудшением работы желудка. А значит мне, ко всему прочему, полагалось еще и диетическое питание. Хорошо, что Марк не знал, на какую 'диету' я потратил большую часть полученных денег…
Зацепку в деле Храпова я отыскал достаточно быстро. Есть такое избитое выражение, уж не знаю кем придуманное – ищите женщину. Конечно, на такую проблему нужно было запускать Маркузика – с его талантами записного обольстителя он бы решил ее походя; но разве можно заставить кабинетного крота выползти на свет ясный? Поэтому, повздыхав и поплакавшись своей любимой и безотказной женщине, продавщице из киоска, я напялил на себя костюм и отправился в ресторан 'Дарвин', где, как мне подсказали знающие люди, Храпов убивал свои холостяцкие вечера. Тем более, что идея с его любимой женщиной целиком принадлежала лично мне. Теперь уже я подоил Плата, согласившегося профинансировать мое мероприятие в полном объеме. Нужно отдать ему должное – мою идею он уловил сразу и принял решение без проволочек.
Да, умеют жить эти новые русские… Я помнил ресторан с тех пор, когда он назывался просто, непритязательно и чисто по-советски – 'Огонек'. Это было последнее место в городе, куда шли отчаявшиеся найти место в приличных, но вечно переполненных питейных заведениях. Огромный зал с квадратными колоннами напоминал имперскую канцелярию рейха – такую, как нам ее показывали в кинохронике ко Дню Победы.
Впрочем, в этом не было ничего необычного – здание, в котором два этажа занимал ресторан, строили пленные немцы. Унылые голые стены и десятки столов, выстроившиеся в солдатские шеренги, навевали нехорошие мысли о бренности бытия, и даже оркестр Левы Бермана, наяривавший попсу тех времен – от 'Семь сорок' до возрожденных из небытия песен Вертинского, не мог развеять это нехорошее чувство. Потому клиенты 'Огонька', вместо приятного и веселого времяпровождения, обычно надирались до положения риз и заканчивали свой выход 'в люди' хорошим мордобитием. Ближе к двенадцати ночи сюда боялись заявляться даже самые отчаянные менты – постоянные клиенты 'Огонька' имели их ввиду…
Я стоял в вестибюле 'Дарвина' и глазам своим не верил. Куда девались облезлые бемские зеркала и бархатные портьеры, скрипучие двери туалетов, покрашенные черт знает чем, и длинные тощие клячи-вешалки, сработанные, как в старину, одним топором местным плотником, бывавшим трезвым только час в день – между утренней побудкой и началом работы винно-водочного отдела гастронома?
Теперь весь первый этаж был одет в мрамор, везде стояли модерновые кадки с экзотическими растениями, а в углу вызывающе и безостановочно журчал фонтан в виде упитанного голого мальчика, справляющего нужду.
Я неторопливо, с достоинством поднялся по дубовой лестнице на второй этаж, где собственно и находился обеденный зал 'Дарвина'. Внизу размещались кухня и большой бар. Здесь за чашкой кофе или бокалом вина кучковались дежурные 'дамы' в ожидании богатого лоха, желающего скрасить ресторанное застолье присутствием представительницы несомненно лучшей половины человечества. К моему стыду, дорогие путаны полностью проигнорировали появление в кабаке Стаса Сильверстова. Но я, спрятав мужское самолюбие в карман, вынужден был констатировать, что чутье на добычу у этих сучек развито гораздо лучше, чем у собаки Баскервилей, которая по ошибке едва не сожрала Шерлока Холмса и доктора Ватсона.
Я заказал себе шикарный стол. Представив на миг лицо Маркузика в момент предоставления отчета за выход 'в люди', я сочно расхохотался, чем вызвал нездоровый интерес к своей персоне со стороны официантского корпуса. Похоже, парни решили, что смеющийся и пока трезвый клиент явно не в себе, а потому за ним нужен глаз да глаз.
Глядя на официантов, я понял, почему в ресторане практически отсутствуют охранники /всего два мента на входе/ – все шнурки в красивых форменных костюмах имели по меньшей мере второй дан каратэ.
Когда я появился в зале ресторана, людей было немного. Еще не пробил час, говоря высоким слогом – главные события в 'Дарвине' обычно начинались после одиннадцати вечера. А пока за столиками сидели такие же, как я, нервные одиночки, и только кое-где, местами, что-то там отмечая, гуляли небольшие компании, находившиеся в стадии
