барашках редких тучек.
Семью Чвыкова привезли лишь в субботу, сразу после обеда. Встречали господ всем кагалом во главе с дворником, Петром Анисимовичем. Даже два сторожевых пса, овчарки Дамка и Акбар, мирно дремавшие в вольере после ночной смены, подали голос. Но лаяли они не зло, а весело и заискивающе.
Жена Чвыкова, молодящаяся дама лет сорока, была настоящей мегерой. Сначала она долго отчитывала за что-то водителя, потом начала пилить Петра Анисимовича – тоже непонятно по какой причине, а затем налетела на Федю, который торчал у нее на пути с широкой улыбкой хмельного дебила.
Рей стоял позади всех, стараясь быть как можно незаметней. Он даже ноги немного согнул, чтобы уменьшить рост. Будь у него такая сказочная возможность, в этот момент он с большим удовольствием влез бы в землю по самую макушку, чтобы выглядеть как старый пень.
В дочери Чвыкова он узнал ту самую девицу, которая всучила ему на ташкинском пляже свою визитку. Это была новость… Рея даже в пот бросило. Хорошо, что он так и не позвонил ей, хотя намеревался. Но все как-то было недосуг.
Представив себя на миг в качестве претендента на место зятя самого Чвыкова, Рей нервно хихикнул.
– Ты чего? – шепотом спросил Громушкин, который тоже не лез вперед.
– Да так…
– Не ври.
Хорошо зная Громушкина, Рей был уверен, что он не отцепится, пока не получит ответ на свой вопрос. Быстро покопавшись в памяти, Рей ответил:
– Анекдот вспомнил…
– Расскажи.
– Потом. Когда вернемся в нашу «казарму».
– Нет, давай сейчас.
– Ладно. Только, чур, громко не ржать.
– Заметано.
– Разговаривают две соседки: «Вы слышали, к нам приехал молдавский цирк лилипутов?». «Ай, не морочьте мне голову! Это к Фиме привезли на лето его внуков из Кишинева!»
Громушкина затрясло, словно в лихорадке. Схватившись за живот, он согнулся пополам и начал беззвучно хохотать.
– Что это с ним? – случайно обернувшись, удивленно спросил Федя.
В это время мадам Чвыкова переключила внимание на Тимофеевну – жену Петра Анисимовича. На нее она не наезжала, а что-то тихо и доверительно говорила на ухо – судя по выражению лица, на кого-то жаловалась.
Рей сделал невинное лицо и молча развел руками.
– Неужто опять!? – Федя щелкнул зубами как голодный волк. – Ей богу, утоплю этого засранца в сортире!
Он хотел еще что-то добавить, но тут поступила команда, и все мужчины начали дружно перетаскивать в здание какие-то вещи и пакеты с продуктами. Рей по-прежнему пас задних, стараясь не попадаться девушке на глаза.
Впрочем, она не обращала на телохранителей никакого внимания. Похоже, парни для нее были чем-то вроде мебели. Или – в лучшем случае – живыми болванчиками, послушными воле ее папочки.
«Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, – думал обескураженный Рей. – И что мне теперь делать? Может, пока не поздно, рвануть отсюда когти? Пеха ждет… Нет! Ни в коем случае! Подумают, что я испугался. Про остальных ладно, путь их, но вот в глазах Амброжея мне совсем не хочется выглядеть жалким трусом».
Что мне эта девица? – размышлял Рей, немного успокоившись. Она, скорее всего, уже не помнит о встрече на пляже и о том, что дала ему визитку. Да, это возможно. Но вот забыла ли она тот день, когда на ее глазах случилось нападение на «волжанку»? Это вряд ли.
Так все-таки, как ее зовут? Полина, напрягшись, вспомнил Рей. Полина… У нее классная фигурка. М-да…
Он тряхнул головой, пытаясь прогнать ненужные ассоциации, взвалил на плечо тяжеленный баул, и пошел к черному входу в дачу-коттедж, повинуясь указующему персту госпожи Чвыковой…
Жизнь на даче стала скучной и суровой. Информации у группы телохранителей не было практически никакой, за исключением телевизионных новостей, но они подавались в таком причесанном и выхолощенном виде, что разгадать их потаенный смысл мог разве что опытный аналитик из спецслужб.
В охране периметра дачной зоны прибавилось количество сотрудников милиции. Притом это были не простые менты, а омоновцы, имеющие боевой опыт.
Судя по всему, парням из ОМОН не нравились их новые обязанности, и они провожали дорогие иномарки, въезжающие в ворота охраняемой ими зоны, тяжелыми недобрыми взглядами.
Рей словно читал их потаенный мысли. И от этого у него на душе становилось теплее.
