вещицы… То, се…
– Я так понимаю, что с Поповым тебя познакомил покупатель самолета.
– Сахиб очень проницательный человек!
– И первый тоже занимался бизнесом?
– Без денег всем плохо, сахиб. Кошелек пустой – и ты уже никто, ничто и звать тебя никак. Такова жизнь. А русские такие же люди, как и мы. Хотят сытно кушать, мягко спать, хехе… Конечно, первый был побогаче, чем сахиб Рус. Он здесь проработал почти восемь лет. Я с ним познакомился давно, но вместе мы занимались бизнесом только последних два года. Он был очень скрытным человеком. И очень жестоким. – Сикх даже вздрогнул, будто увидел нечто ужасное.
– Ты его боялся? – Я удивился – Бхагат Синга трусом можно было назвать только с известной натяжкой; я совершенно не сомневался, что в прошлом сикх и контрабандой грешил, и грабил караваны, а такие 'профессии' требуют вполне определенных качеств, в перечень которых не входит робость.
– Однажды мы повздорили… – Бхагат Синг покачал головой. – Я тогда был самоуверен и не по годам глуп. Он мне показал, чего стоит моя жизнь…
Я больше не стал ворошить его прошлое.
– Спасибо за откровенность, – поблагодарил я сикха. – Половина камней, как я и обещал, твои.
– Нет-нет, сахиб, зачем обижаешь бедного сикха! Ты – ученик Юнь Чуня. И этим все сказано. К камням я и не притронусь. Разве что… вон тот, небольшой… просто на память! Об ученике Великого Мастера.
– Бери два, – сказал я. – Один на память обо мне, другой – о Юнь Чуне.
– Сахиб! – торжественно провозгласил Бхагат Синг. – Отныне вы лучший мой друг! Если что вам когда понадобится – только свистните, и Бхагат Синг прилетит!
– Уже понадобилось. – Я предвкушал, как помрачнеет сияющая физиономия ловкача. – Нужно, чтобы ты помог мне встретиться с Поповым. Только так, чтобы он об этом не знал.
– Слово Бхагат Синга – алмаз! – ударил себя в грудь лавочник; если честно, то я такого рвения не ждал. – И место найдем подходящее, и время – все, как пожелает сахиб.
Наверное, Попову до его предшественника было далеко. Если уж какой-то лавочник его не ставит ни во что… А ведь сикх наверняка догадывался, что я не собираюсь с Поповым чаи гонять.
Провожаемый Бхагат Сингом, я вышел из лавки – и попал под обстрел десятков удивленных и настороженных глаз.
Уж не знаю, что наболтали бандиты во главе с гуркхом, но, похоже, появление вместе со мной еще и лавочника, вьющегося вокруг меня словно лиана, напрочь доконало подозрительный сброд, кучкующийся в проходном дворе.
Скорее всего, 'торговые ряды' возле лавки Бхагат Синга служили прикрытием торговли наркотиками и оружием. Думаю, что и сам сикх не был так прост, как казался, и играл не последнюю скрипку среди собравшихся на пятачке проходного двора весьма мрачных личностей.
Бхагат Синг пообещал доставить мне 'сахиба Руса' к завтрашнему вечеру, как он выразился, 'в праздничной обертке и с бантиком'.
Волкодав
Пригласить меня на сходку наших копенгагенских братанов не сочли уместным. Вот так всегда: те, кто возводят короля на трон, становятся ему не нужны, едва он напялит на свою башку какое-нибудь золоченое ведро.
Знал бы этот сукин сын Муха, сколько умных голов сушили себе мозги, чтобы доставить его сюда без сучка и задоринки. Хотя… и хорошо, что он об этом не знал.
Я сидел в столовой особняка на окраине столицы Дании, жевал и отчаянно скучал. Где-то на втором этаже происходил междусобойчик мафиозных светил из 'новой русской волны', привечавших пахана Муху, а я трескал колбасу и запивал апельсиновым соком – похоже, в этом доме для обслуживающего персонала и охраны спиртное не полагалось.
А меня как раз и злило, что я попал в разряд слуг – докатился Волкодав. Я сидел и постепенно наливался желчью.
За стеклянной дверью столовой маячил охранник, судя по михрюткинской роже, из наших. Земеля. Иногда он сурово посматривал в мою сторону: мол, гляди, парень, каких орлов за бугор берут, не тебе чета.
Ага, я так и понял. Сейчас…
Я встал и решительно направился к двери.
– Ты куда? – загородил мне дорогу 'михрютка'.
– Соврать или как? – нагло оскалил я зубы.
– Ты че? – тупо удивился страж. – Чего врать-то собрался?
– Ну я мог сказать, что чешу в сортир, например, а сам – на второй этаж и грохнул бы всех твоих боссов. Слабо?
– Туалеты там… – буркнул обескураженный охранник, вяло махнув рукой в глубь столовой; это я и сам знал.
– Про туалет я сказал для завязки разговора. Тебя как зовут, братан?
– Серега.
– Серый, значит, – уточнил я. – Слышь, Серый, надо для сугреву… – Я выразительно погладил живот, а затем пальцами изобразил стопарик.
– Не положено! – отрезал 'михрютка' – до него постепенно начало доходить, что я над ним издеваюсь.
– Командир, командир, чего ты заводишься? – с наигранным миролюбием развел я руками. – Всего бутылочку водки. И пивка. Мы же с тобой земляки, сам знаешь, как тяжко русскому человеку без молочка из-под бешеной коровы. А?
– Слушай, не испытывай моего терпения! Сядь за стол и жри, что дали! – Он надвинулся на меня потной мясистой глыбой.
– Эх, паря, не любишь ты свой народ… – Я говорил, а мои руки тем временем выворачивали 'михрютку', что называется, наизнанку. – А ведь чему учили в школе? Помнишь? Ну этот, как его – моральный кодекс? Нет, не помнишь… Я так и знал… Посиди отдохни, а я немного прогуляюсь. В буфет…
Оставив обеспамятевшего 'михрютку' на диване – я слегка прошелся по его 'сонным' точкам, как учил меня тренер-якудза в спецучебке, – и насвистывая бравурный марш, почесал исследовать первый этаж.
Вместо буфета здесь оказался бар.
О-о, там было на что посмотреть и что попробовать… Я достал стаканы – вдруг кто захочет присоединиться? – лед, пиво, какой-то напиток и прозрачную как слеза бутылку 'Столичной', естественно, не из наших подпольных винокурен, а в экспортном варианте, многократной очистки… Кейф, кто понимает!
– Привет? Ты кто?
Я обернулся. На меня с удивлением глядело милое ангелоподобное создание лет двадцати – бровикрылья вразлет, светлая бирюза глаз, оправленная в золотой загар овального лица.
