– Дед Пихто. Тяпнешь? – подмигнул я девахе.
– Ну ты даешь… – Бирюза потеплела. – Конечно, мог бы и не спрашивать.
Она шустро забралась на стул-вертушку, сама себе плеснула водки, добавила лед, еще чего-то, и отпила с маху едва не полстакана.
– Класс… – Девушка слизнула розовым язычком капельку, которая попала ей на руку, когда она смешивала свой коктейль. – Меня зовут Эльжбет.
– Я так понимаю, по-нашему просто Лизка. Лизавета.
– Как ты догадался? – Она рассмеялась.
– Чего проще – как красавица у нас на Руси, так и Елизавета, как мужикбогатырь, так Максим.
– Я знаю по-другому: как Иван – так дурак, как Манька – так и… – Девушка прыснула в кулачок.
– Богат и могуч русский язык, – подытожил я нашу литературную дискуссию.
– Значит, тебя зовут Максим?
– Догадливая. А если точнее – то просто Макс.
– В наше время нужно ко всему прочему быть еще и догадливой.
– Ты что здесь делаешь?
– Бабки, – просто объяснила она, опять прикладываясь к бокалу.
– Это как же? – поинтересовался я. – Записалась в касту жриц свободной любви?
– Я могла бы и обидеться, но такие уж нынче времена… – Она кокетливо поправила прическу и сделала мне глазки. – А разве ты меня никогда не видел? В журналах, по телевидению…
– Не сподобился.
– Я – Мисс Москва! – Она гордо вздернула прелестную головку.
– Не слабо… – Я оглядел ее с ног до головы. – Есть что показать. За тебя, чудо природы!
Она хохотнула. Мы чокнулись, допили остатки и повторили. Жизнь стала казаться мне вполне сносной.
– И чем занимается Мисс Столица России в главном городе Дании? Что 'зелень' ковыряет, понятно. Но как?
– Черт его знает, – честно призналась Лизавета-Эльжбет. – Меня возят по каким-то приемам, снимают на видео, заставляют демонстрировать одежду… Но денежки на мой счет капают – и ладно. Иногда бывает нелегко, но, в общем, живу клево. Дома гораздо хуже. Материально. А так – скучаю, вспоминаю… иногда всплакну… ну, понимаешь, чисто бабские варианты…
– Я так предполагаю, у тебя есть опекун, или менеджер, или как это сейчас называется?
– Без него я бы сейчас картошку окучивала на загородной семейной фазенде, – вымученно улыбнулась девушка.
– Ты с ним спишь? – грубо спросил я; эта оевропеенная Лизавета мне понравилась, и я невольно содрогнулся от омерзения, на миг представив, как ее тискает какой-нибудь отвратительный мафиозный тип с дряблой и холодной лягушачьей кожей.
– А ты как думаешь? – Похоже, она не обиделась.
– Долг платежом красен.
– Аморально, да? – спросила Елизавета, напряженно глядя мне в глаза. – А может, он на мне женится?
– Извини, я не знаю ваших отношений.
– Тем не менее, осуждаешь.
– С чего ты взяла?
– По лицу вижу.
– Слушай, Лизка, не заводись. – Я миролюбиво ухмыльнулся. – Я здесь совершенно случайно. И тебе мое осуждение, даже если оно и имеет место, по барабану. У каждого своя жизнь, и кто я такой, чтобы быть тебе судьей? Будем надеяться, что у тебя все задуманное получится.
– Ты… Ты… – Она вдруг заплакала.
– Ну, блин… – Я оторопел. – Какого дьявола?
– Я… не… могу-у-у… – рыдала Мисс Москва. – Все меня презирают… из зависти… Ненавидят… даже мои бывшие подружки…
– Кончай. На, вытри слезы. – Я тыкал ей в руки свой носовой платок. – А что касается твоих недоброжелателей… все это старо как мир. Едва кто-либо начинает возвышаться над толпой, как сразу становится отовсюду виден и неудобен, словно мозоль. Каждый – или, по крайней мере, многие – начинает думать: а почему не я? С каких это соображений Господь дал ей красоту или ему – ум, а меня сделал чучелом огородным, или болваном, который не может умножить два на два? Просекаешь? В итоге недостающие качества заменяются иными, не менее важными для выживания рода человеческого, чем красота, ум, честность, порядочность, – злобой, завистью, жестокостью, тупым упрямством. Все это называется Великим Равновесием. А иначе жизнь стала бы пресной, бессмысленной. Будь все красивы, умны, сердечны, богаты, о чем тогда мечтать и за что бороться? То-то…
– Убедил… – Она улыбалась сквозь слезы. – Я даже не предполагала, что встречу сегодня философа.
– Живи и надейся, дочь моя, – патетически воскликнул я и потянулся за бутылкой.
Не дотянулся…
– Этот?
– Ну…
Я обернулся. Позади стоял уже знакомый мне 'михрютка', раскаленный от злобы, как допотопный чугунный утюг, и еще двое, орлы, как на подбор – нашенские, косая сажень в плечах, руки крюки, морда ящиком.
– Привет мужики! – бодро сказал я, миролюбиво улыбаясь. – Не составите ли компанию? – показал на спиртное.
– Пойдем поговорим, – хмуро буркнул один из них, постарше, судя по шее-тумбе и поломанным ушным раковинам, бывший чемпион греко-римской борьбы.
Наверное, ему не хотелось начинать 'разговор' в присутствии дамы. Я его понимал.
– У матросов нет вопросов, – вскочил я, ернически подмигивая братве.
– Вы что задумали? – встревожилась Елизавета.
– Выясним несколько интересующих нас вопросов, и я вернусь, мисс красавица. – Я с неожиданной для себя галантностью поцеловал ей руку.
Троица издала глухое злобное ворчание.
Мы вышли в холл размером с волейбольную площадку. На второй этаж вели две широкие лестницы, застеленные красными 'кремлевскими' дорожками. Везде стояли огромные мраморные вазы с живыми цветами, а по углам холла высились настоящие деревья, растущие прямо из паркетного пола.
– Серегу зачем тронул? – без обиняков приступил к делу борец; третий, пониже, но тоже бык еще тот, поиграл мышцами, разминаясь. – Он на вахте. И вообще – ты кто такой?
– Макс. А насчет Сереги, так я ведь просил его по-хорошему, чтобы он мне пузырь притаранил. А он ко мне с грубостью… Нехорошо.
– Нехорошо?! – взвился Серега. – Ты, гад, что со мной сделал?!
– То, что сделаю сейчас со всеми вами, кореша, если вы не свалите в ваши норки. – Я начал злиться, да и водка была хороша. – В приличных домах к гостям относятся уважительно, смею заметить.
