развода, выставив меня кругом виноватым. Это я сейчас понимаю, что она все равно ушла бы от меня: у нее нашлись родственники в Израиле, которые прислали ей вызов. О нем я не знал до самого последнего дня, пока не увидел Софью и дочурку в аэропорту. Они улетали в Грецию. Я едва не сошел с ума…
– Ты еврей?
– Неужто похож?
– Затрудняюсь сказать. Да меня этот вопрос особо и не волнует.
– Чистокровный русак. Если не считать малой толики татарской крови – прапрадед вместе с запорожскими казаками Крым ходил воевать, там и разжился на невесту, между прочим, дочь бея. А что касается моего имени… – Он вдруг рассмеялся. – В этом плане я жертва сталинского режима. Мой дед был корешем Лазаря Кагановича, работал под его началом и до того проникся к нему партийной любовью, что в прямом смысле слова заставил моих предков назвать первенца именем незабвенного наркома.
– Заставил? Но ты ведь родился после пятьдесят третьего года.
– Ну и что? Для бывшей партийно-хозяйственной элиты Сталин жив до сих пор. А уж в те времена… Впрочем, не дай родители согласия на имя Лазарь, мы жили бы не в пятикомнатной квартире в центре с кухаркой, а в какой-нибудь задрипанной коммуналке и катались бы по городу не на 'ЗИМе', а на трамвае – дед пригрозил санкциями; между прочим, слово свое он всегда держал. Такая вот петрушка получилась.
– Тебе тоже вызов прислали?
– Какое там! Даже имя не помогло. Евреи ведь борются за чистоту расы, а вся моя заслуга в этом вопросе заключалась только в том, что я женился на еврейке, хотя с точки зрения раввина, к кому мне пришлось обратиться, чтобы он посодействовал моему выезду за границу, я скорее преступник, осмелившийся осквернить юную и непорочную иудейскую деву, нежели достойный человек. Дело прошлое, но у Софки до свадьбы было столько целомудрия, сколько во мне еврейской крови.
– И как тебе удалось добраться до Греции?
– Эта история достойна пера Дюма-отца. Но буду краток. По специальности я инженер- строитель, однако стройплощадку мне привелось видеть только на институтской практике. Меня как магнитом тянуло в цирк. Уже в восьмом классе я брал призы на всесоюзных конкурсах фокусников. А после окончания института я снисходительно посматривал даже на Игоря Кио, хотя, если честно, напрасно – молодость, ах, молодость… Но все равно, к двадцати трем годам мои руки могли творить чудеса, на взгляд неискушенного человека. Не веришь? Смотри!
Лазарь преобразился в мгновение ока. Его движения стали молниеносными, практически невидимыми, руки оказались на удивление гибкими, будто кости превратились в резину, а черты лица приобрели строгую таинственность, присущую магам и гипнотизерам.
Он откуда-то достал два металлических шарика, показал их мне, а затем они прямо на моих глазах… исчезли! Лежали на раскрытой ладони – и пропали, будто растаяли. Я обалдело хлопал глазами.
– Ну как? – спросил Лазарь не без торжества в голосе.
– Потрясающе.
– Вот они. – И на ладони опять появились те же шарики. – Держи, – протянул их мне. – Стальные, из шарикоподшипника.
Я взвесил шарики на ладони, а затем вернул Лазарю.
– Будь добр, повтори, – попросил я.
– Хочешь разгадать? – Он хитро прищурился. – Может, заключим пари?
– Почему нет. Согласен.
– Сколько ставишь?
– Тысячу баксов.
– Ты что, сбрендил?! Это же один из моих коронных номеров! Нет-нет, я не фраер, своих не обижаю. Давай по-нашенски, по-русски – на пузырь 'Столичной'.
– Я настаиваю.
– Проиграешь ведь, не надо. Я не думал, что ты такой заводной.
– Не заводной – упрямый. Итак, ставлю тысячу.
– Ну ты достал меня! Ладно, принимается.
– А почему нет разговора об ответной ставке?
– Не смешите нас жить, как говорят в Одессе. Считай, что твои денежки уже помахали крылышками.
– И все-таки?
– Да что угодно!
– Не буду жадничать… Ну, например, я буду квартировать у тебя бесплатно полгода.
Лазарь начал хохотать как сумасшедший. Насмеявшись вдоволь, он вытер навернувшиеся на глаза слезы и ответил:
– Да хоть год. А может, передумаешь?
– Поехали…
– С трех раз достаточно?
– Как скажешь.
– Ну, тогда держись, пехота!
Я расслабился и вошел в мгновенный транс, начальную стадию 'Алой ленты'. Теперь все движения Лазаря казались плавными и замедленными. Все так же посмеиваясь, он опять положил шарики на свою ладонь и… и они опять исчезли.
Я сделал два медленных вдоха и выдоха и посмотрел в глаза Лазарю. Они были пугающе неподвижны, будто его хватил столбняк.
– Что-то не так? – невинно поинтересовался я, и отхлебнул из фарфоровой чашки уже остывший кофе.
– Шарики… Они исчезли…
– По-моему, они и должны были исчезнуть.
– Куда?! – вдруг заорал, будто проснувшись, Лазарь. – Куда они исчезли?!
– Так ведь фокусник ты.
– Все, у меня крыша поехала… – Он встал, подошел к бару, налил полный бокал коньяку и выпил одним духом. – Надо завязывать… – С чем завязывать, Лазарь не уточнил. – Ну, бля, и дела… Где же шарики?! – опять завопил он и тяжело рухнул в кресло, с безумным видом вглядываясь в свои ладони.
– Если они тебе так дороги – держи. – С этими словами я всучил ему пропажу.
Лазарь окаменел. Его лицо стало похоже на физиономию конченого алкоголика – покраснело до фиолетового оттенка. Я даже испугался, не хватила ли его кондрашка.
Но он сдюжил. Судорожно сглотнув, 'гуттаперчевый' фокусник сказал:
– Ангидрит твою в перекись марганца… Бля-а-а… Вот это ты меня уел… Уделал, как последнего фраера. Как ты сумел? Этот фокус не могли разгадать даже на конкурсе профессионалов. А там, смею тебе доложить, были лучшие из лучших.
– Я всего лишь быстрее тебя.
– Теперь я в этом совершенно не сомневаюсь. Что поделаешь, пари ты выиграл. Живи у меня сколько тебе заблагорассудится. Почту за честь. Я готов даже сам тебе доплачивать.
– Будет тебе. Мы с тобой просто шутили. Если ты не возражаешь, я готов дослушать твою историю.
– Что-то я потух… – Лазарь сокрушенно покачал головой. – Впрочем, раз уж начал… Как ты, наверное, догадался, в цирк мне идти не позволили. Дед так и сказал – только через мой
