эллинов – с хорошей статью, резвые и на зависть выносливые, они не раз получали призы на скачках, а в боях с варварами были злобны и неукротимы.
Миний дарам обрадовался, как мальчишка: ворошил меха, с наслаждением запуская руки в густой пушистый подшерсток, долго любовался сбруей, прикидывал, как она будет выглядеть на его питомцах, а дорогое родосское вино приказал тут же подать к трапезе.
Обед затянулся до вечерней поры – за разговорами время пролетело незаметно. Покидая дом гостеприимного главы эсимнатов, Герогейтон наконец обрел душевное спокойствие: Миний недвусмысленно дал понять, что приложит все силы, чтобы жрец получил необходимую помощь.
В этот же вечер, после ужина, когда на улицы Херсонеса упали густые сумерки и когда домочадцы и слуги Дионисия отошли ко сну, чья-то низкорослая широкоплечая фигура выскользнула через калитку на улицу. Тая дыхание, человек, судя по всему, старавшийся быть незамеченным, надолго застыл под забором дома Дионисия, вслушиваясь и всматриваясь в темноту.
Затем, успокоенный, он поплотнее запахнул длинный грубошерстный плащ и быстро зашагал в сторону северной части города, где жила ремесленная беднота.
В одном из переулков он едва не наткнулся на ночную стражу. С немыслимым проворством человек подпрыгнул и, взмахнув полами плаща, словно птица крыльями, перелетел через забор в чей-то дворик.
– Эй, кто там? – грубый, чуть хриплый голос заставил человека вздрогнуть; он прижался к шершавым камням забора, судорожно сжимая рукоятку ножа, заткнутого за пояс.
Звякнуло оружие – стражники поспешили на оклик товарища.
– Что случилось? – голос молодой, властный, видимо, начальник воинов.
– А, почудилось… – стражники подошли к забору, и человек прижал руку к сердцу, словно они могли услышать его стук.
– Ладно, пошли…
Звуки шагов уже давно растаяли в ночной тишине, а человек все еще стоял недвижимо, обессиленно прислонившись к хорошо подогнанным известковым плитам, хранившим дневное тепло.
Дальнейший путь обошелся без происшествий. Человек, не доходя до ремесленного квартала, свернул налево, где высились двухэтажные купеческие дома. Возле одного из них, где темнел массивным каменным срубом глубокий колодец, он остановился, осмотрелся и быстро нырнул в незапертую калитку.
В одной из комнат первого этажа тускло мерцал жировой светильник. Под ним расположился на подушках крепкий, мускулистый мужчина лет двадцати пяти – тридцати в белоснежном хитоне с голубой каймой. Его красивое широкоскулое лицо выражало усталость и тревогу; узкие, чуть раскосые глаза, не мигая, смотрели на трепещущий язычок пламени, сильные волосатые руки бесцельно теребили пергаментный свиток. Комната была увешана коврами, словно кибитка варвара- кочевника; ковры укрывали и пол, а поверх них была небрежно брошена шкура барса. Два скифоса[105] и полупустой кратер с вином, возле которого лежал акинак в простых кожаных ножнах, дополняли убранство комнаты.
Человек в плаще вошел в комнату совершенно неслышно. Но едва он сделал шаг, направляясь к хозяину дома, как тот молниеносно вскочил на ноги, и обнаженный акинак остановил свое острие в полулокте от шеи любителя ночных прогулок, поспешившего открыть лицо.
– Уф! – перевел дыхание мужчина и небрежно швырнул акинак на пол. – Это ты, Фиск…
– Ха-ха-ха… – засмеялся вошедший. – Испугался… Приветствую тебя, Коллимах.
Актер Коллимах с высоты своего внушительного роста пренебрежительно и зло взглянул на ночного гостя.
– В следующий раз, Фиск, без предупреждения не входи, – холодно процедил он сквозь зубы.
– Если, конечно, не хочешь безвременно отправиться к праотцам.
– Ну-ну-ну, – примирительно коснулся его руки Фиск. – Не будем ссориться. Виноват. Я и сам по пути к тебе натерпелся страху вдоволь… – он коротко рассказал о своих злоключениях. – Трудно стало работать, – пожаловался, присаживаясь рядом с Коллимахом. – Увеличили число воинов ночной стражи, а сикофанты[106] расплодились, словно зеленые мухи на помойке. Шагу нельзя ступить, чтобы господину не донесли.
– Ничего, потерпи… – Коллимах наполнил скифосы. – Выпей.
Виночерпий Дионисия, меот по прозвищу Фиск, был доверенным лицом царя сколотов Скилура.
Сатархи, в один из набегов на берега Меотиды захватившие его мать, продали Фиска знатному сколоту в возрасте четырех лет. Ему повезло: вскоре, по достижении восьми лет, юного меота определили в военную школу, организованную царем Скилуром по образу и подобию спартанских, – ему нужны были верные, хорошо обученные воины из разных, не сколотских, племен. Таким образом дальновидный царь исподволь готовил лазутчиков, чтобы еще больше укрепить свое положение в Таврике, в нужный момент вносить смуту и разлад среди сопредельных племен и не допускать их объединения против государства сколотов.
Оторванные от родины, не знающие родительской ласки дети тем не менее обижены не были, о чем строжайше приказал царь Скилур. В совершенстве владея родным языком, зная обычаи своего народа, благо наставниками у них были опытные воины-соплеменники, будущие лазутчики воспитывались в духе почитания сколотских обычаев и святынь – подолгу пели неписаные законы паралатов, затаив дыхание, слушали древние легенды и сказания, прославляющие гордых и воинственных предков сколотов.
Во время обучения их определяли в легкоконные отряды, совершавшие тайные набеги на апойкии эллинов, а также несущие сторожевую службу в степной Скифии. В одном из таких набегов на Калос Лимен меот Фиск едва не потерял левую руку – легкий кожаный щит не сдержал копий гоплитов.
Подлечившись, меот Фиск вскоре очутился на невольничьем эмпории, где его всучили за бесценок хмельному Дионисию. И с той поры многие тайны херсонеситов становились известны царю Скилуру благодаря чрезмерной болтливости председателя коллегии по чеканке монет.
Актер Коллимах, натура противоречивая и небесталанная, тайным осведомителем сколотов стал благодаря случаю. После смерти отца тогда еще совсем юный певец хора в полной мере ощутил на себе презрение чистокровных граждан Херсонеса. Чтобы получить самую скромную роль, ему приходилось терпеть насмешки и унижения, а когда он впервые надел маску Сострата в комедии Менандра «Брюзга», публика его освистала, и вовсе не за плохую игру – полуварвар на сцене театра был явлением не столько необычным, сколько нежелательным, оскверняющим, по мнению эллинов, устои священного искусства.
Но нашлись люди, подобравшие ключи к сердцу замкнутого молодого актера. Исподволь, не торопясь, где увещеваниями, где с помощью матери, никогда не забывавшей, что она – дочь вождя одного из племени сколотов, а где при помощи дорогих подарков им удалось склонить Коллимаха на сторону царя Скилура. В тот день, когда он дал клятву верности царю сколотов, ему улыбнулась удача – наконец, после долгих мытарств, он получил главную роль в трагедии Эсхила «Прометей прикованный». И этот подарок судьбы Коллимах счел добрым предзнаменованием, подтверждающим правильность его выбора. Правда, тогда он еще не знал, в какую сумму это вылилось его доброжелателям. Но когда однажды, уже
