не плачут. Как бы нам не пришлось вместо доходов считать расходы… на поминальные тризны.
Марсагет в душе соглашался с Меченым. Но нехорошие предчувствия, одолевающие его уже не один день, вынуждали вождя проявлять несвойственную ему нерешительность.
– Ты все сказал? – спросил он у Меченого.
– Да, все, – твердо ответил тот и добавил: – Я предлагаю послать за Тереем и выслушать его мнение.
Среди собравшихся послышались одобрительные возгласы: Терей, соратник отца Марсагета, был одним из самых почитаемых старейшин. Теперь он в делах племени почти не принимал участия из-за полной немощи.
– Согласен, – сказал вождь и, позвав слуг, отдал им соответствующие распоряжения.
Вскоре телохранители вождя внесли на руках старого Терея и бережно усадили его на медвежью шкуру по правую руку Марсагета; старейшины и военачальники стоя приветствовали всеми уважаемого старца. Несмотря на весьма преклонный возраст и тяжелую болезнь, приковавшую его к постели, Терей все еще отличался ясным умом.
После того, как ему рассказали о предложении Меченого, он, слегка прикрыв глаза, ненадолго задумался. Затем стал говорить:
– Когда царь персов Дарий пришел в наши степи с несметным войском, чтобы поработить сколотов, цари племен Иданфирс, Таксакис и Скопасис собрались на военный совет. И решили они объединиться со своими соседями, чтобы дать отпор завоевателям. И послали они гонцов к сопредельным племенам с просьбой о помощи. Но только савроматы, будины и гелоны откликнулись на этот призыв. Вожди же меланхленов, андрофагов, невров и агафирсов ответили так: «Если бы вы прежде не наносили обид персам и не начали войну с ними, тогда бы мы сочли вашу просьбу правильной и охотно помогли бы. Однако вы без нашей помощи вторглись в землю персов и владели ею, пока боги допускали это. Теперь эти боги на их стороне, и персы хотят отплатить вам тем же. Мы же и тогда ничем не обидели этих людей, и теперь первыми вовсе не будем враждовать. Если персы вступят в нашу страну и нападут на нас, то мы не допустим этого. Но пока мы этого не видим, то останемся в нашей стране. Нам кажется, что персы пришли не против нас, а против своих обидчиков…»
Терей умолк, как бы прислушиваясь к благоговейной тишине, воцарившейся среди собравшихся на военный совет, – воспоминание о героическом прошлом глубоко взволновало всех, затронуло самое сокровенное в душе каждого. Убедившись, что его слова произвели надлежащее воздействие.
Терей продолжил:
– Но вожди этих племен забыли, что во времена всеобщего бедствия не должно быть места сведению старых счетов, своекорыстию и трусости! Пять пальцев на руках по отдельности сломить не трудно, но когда они сжаты в кулак!.. И наши предки одолели до сих пор непобедимого Дария, покрыв свои имена неувядаемой славой! Гордый царь персов с трудом унес ноги, дрогнув перед воинской мудростью сколотов, перед их бесстрашием, перед их свободолюбием. А трусливые, как зайцы, меланхлены, агафирсы, андрофаги и невры в страхе перед персами и сколотами, которых они предали в трудный час, бежали в северные пустыни, потеряв при этом уважение потомков, богатства и земли предков. Кто теперь помнит вождей этих племен, запятнавших свои имена предательством и трусостью? Зато имена царей Иданфирса, Таксакиса и Скопасиса вечно будут жить в памяти сколотов. Вечно!
При этих словах словно грянул гром – участники военного совета вскочили на ноги и единодушно прокричали военный клич. Терей, возбужденный и, казалось, помолодевший на добрых два десятка лет, ясным горящим взглядом проникал в души собравшихся на военный совет, зажигая там присущие каждому сколоту чувства гордого достоинства и бесстрашия перед лицом смертельной опасности. Подождав, пока уляжется первый порыв воодушевления, вызванный его словами, Терей поднял руку, требуя тишины.
– А теперь ответьте мне, о сколоты, можем ли мы не протянуть руки помощи нашим братьям?
– Нет! – как один вздох.
– Спасибо… Вы достойны славного имени своих дедов. И боги будут милостивы к вам… – с тихой радостью сказал Терей, поклонившись совету.
В это время в помещение, где заседал военный совет племени, вошел один из телохранителей.
Марсагета:
– Великий вождь! Брат вождя Радамасевса военачальник Аттамос просит выслушать его.
– Проси…
Вошел Аттамос с двумя старейшинами своего племени. В руках он держал знак верховной власти Радамасевса – бронзовый топорик в виде головы орла.
– Великий вождь Марсагет! Военачальники и старейшины племени! Лучшие из лучших, достойнейшие из достойных! – торжественно начал Аттамос. – В дни великих бед, обрушившихся на сколотов – а мы их испытали на себе в полной мере – обращаемся к вам за помощью. По поручению вождя племени Радамасевса позволь мне, великий вождь, передать тебе этот священный знак власти.
Склонившись перед Марсагетом, Аттамос положил у его ног бронзовый топорик.
– Твой побратим, великий вождь, просит оказать ему великую милость – принять в боевую дружину простым воином. Согласно обычаям предков, Радамасевс сел на шкуру быка.
Все встали. Марсагет в полном молчании поднял бронзовый топорик и во главе приближенных вышел наружу. Около стен акрополя в боевом облачении толпились воины Радамасевса. Сам вождь, без шапки, в одежде простого дружинника, сидел, заложив руки за спину, на шкуре заколотого им быка. Возле него стояло несколько больших деревянных блюд с вареным бычьим мясом. По древнему обычаю тот, кто становился ногой на шкуру и брал кусок мяса, должен был идти в поход вместе с обиженным, чтобы отомстить его недругам.
Марсагет медленно приблизился к Радамасевсу, решительно встал обеими ногами на бычью шкуру и взял кусок мяса. Его примеру последовали военачальники племени и старейшины. Громкие крики воинов взметнулись над акрополем, отразившись эхом от стен. Марсагет помог Радамасевсу подняться и в наступившей тишине сказал, обращаясь к побратиму:
– Великий вождь Радамасевс! Годы посеребрили наши волосы, годы оставили на наших телах шрамы, полученные в боях, когда мы сражались плечом к плечу. В чаше с вином и нашей кровью мы освятили свое боевое оружие. И негоже тебе, вождь, быть простым воином в моей дружине, потому что мы с тобой – одно целое. Прими обратно свой священный жезл, и пусть между нами будет равноправие, дружба и согласие. И в этом я клянусь Священной Табити!
– Великий вождь Марсагет! – взволнованный Радамасевс крепко сжал рукоять бронзового топорика и поднял его над головой. – Я принимаю твою помощь и дружбу и в этом клянусь именем хранительницы священного очага!
Вожди обнялись; военный клич сколотов, вырвавшись из сотен глоток, вихрем пронесся по акрополю, выплеснулся за его стены, а затем и за валы Старого Города, усиленный многократно голосами простолюдинов, собравшихся у входа в акрополь и с нетерпением ожидавших вестей из военного совета.
Когда улеглись страсти, вызванные решением Марсагета объединиться для совместной борьбы против сармат, попросил слова Аттамос:
