Фитиалов – масон. Ну и что? Да хоть «голубой». Посидели по-дружески, выпили, поболтали и разошлись.
До вечера в «Олимпе» полгода с ним не встречался и после как минимум год не буду его видеть. Разве что объявят очередное собрание членов местного отделения Союза художников или кликнут на похороны какого-нибудь престарелого коллеги. В общем, все его подозрения – бред сивой кобылы.
И все же, все же… Заноза где-то под сердцем долго не давала Олегу уснуть. А ночью ему приснился кошмар. Будто он упал с обрыва в трясину, и она начала его засасывать.
Олег извивался ужом, пытаясь дотянуться до кустарника, который рос на возвышенности над топью, но его неудержимо тянуло вниз. И тут он увидел, что на сухом месте стоят иностранец и Фитиалов. Олег закричал «Помогите!», однако они даже не шелохнулись. Тогда он из последних сил рванулся вверх, но тут грязь забурлила, и Олег окунулся в нее с головой.
Художник закричал, захлебываясь тиной, захрипел от удушья… и проснулся. Оказалось, что он умудрился каким-то образом натянуть на голову медвежью шкуру, хотя она должна была лежать под ним, и ее густая шерсть мешала дыханию.
Глава 7
Когда Олег собрался, Беляй всучил ему, кроме харчей для Ожеги, еще и маленький узелок.
– А это кому? – спросил Олег.
– Не догадываешьси?
– Я у вас тут скоро совсем тупым стану. Нет, не догадываюсь.
– Хе-хе… Не злись. В дорогу низзя. Главное, спокойствие. Это для Дедко. Ублажить надо.
Олега так и подмывало послать Беляя куда подальше, но он все-таки сдержался и сказал:
– Надо так надо. Ну, я пошел…
Идол встретил Олега все с тем же деревянным выражением на грубо отесанной физиономии. Художник попытался найти в ней черты лица того человека, который заглядывал в окно избы и который почудился ему в водах озера, но похожими оказались только уши, потому что у оригинала под длинными волосами их не было видно.
Скептически ухмыльнувшись, художник развязал узелок и положил на жертвенный камень еще горячие лепешки (это когда же Беляй успел?). Подумав чуток, он воровато оглянулся и кивнул головой – поклонился. На всякий случай.
Проходя мимо изб, Олег невольно ускорил шаг – почти из каждого окна на него смотрела старушка! До этого художник – как-то так получилось – видел вживую лишь двоих. И вообще деревенька казалась музейным заповедником, только без туристов и обслуживающего персонала.
Чувствуя себя очень неуютно, Олег перешел на быстрый шаг и вскоре начал спускаться в низинку. Как утверждал Беляй, там находится тропа, которая ведет прямо к избе Ожеги.
Чего это бабульки устроили смотрины? – думал Олег. Будто в последний путь провожают… бр-р-р! Чур меня!
За мутными стеклами небольших оконец он не рассмотрел выражение старушечьих лиц, но мог бы побиться об заклад, что они его жалели. Олег словно прочитал их мысли.
Начало тропы он нашел быстро. А как не найти, если возле нее стоял, как гнилой зуб, сильно выветрившийся камень, на котором виднелись петроглифы[18]. Под ними, в самом низу, было что-то написано; вернее, нацарапано, и очень давно, потому что буквы были старославянскими.
Олег попытался прочитать надпись, но вскоре бросил эту затею. Он немного знал старославянский язык (дед заставил выучить, уж неизвестно зачем), но его знаний не хватило, чтобы разобраться в хитросплетении буквенной вязи. Тем более, что местами текст вообще отсутствовал, стертый безжалостным временем.
«Пойдешь налево – по балде настучат, пойдешь направо – будешь бит, ну а ежели надумаешь чесать по прямой, то тогда тебе вообще кырдык, – с нервным смешком подумал Олег. – Все как в сказке. Вот только на богатыря я никак не тяну. Статью не вышел. Да и силенок у меня маловато. А все-таки, что там может быть написано?»
Пытаясь понять смысл буквенной вязи и высеченных на камне петроглифов, Олег шел по тропе, которая уводила вглубь болота. Ему не нужно было срисовывать надпись, так как он обладал фотографической памятью.
Стоило Олегу увидеть какое-то место и сказать себе «Упс!» (к примеру), как он тут же погружался на считанные секунды в нечто наподобие нирваны, и после мог нарисовать картину местности со всеми, даже малейшими, подробностями.
Тем временем тропа становилась все хуже и хуже. Если поначалу она шла посуху, то теперь приходилось местами брести по щиколотки в черной маслянистой жиже.
«Что я забыл у этой местной Бабы-яги?! – бунтовал Олег. – Зачем я к ней иду? Чтобы она открыла мне будущее… Погадала. Ха-ха! Какой примитив… Стоило ли забираться в глушь и чапать по грязи, чтобы услышать очередную байку? Для этого не нужно покидать город. Надо всего лишь пойти на вокзал, найти цыганку (чего проще; их всегда там целый табор околачивается), и она такое наплетет… До конца жизни не разберешься».
На этом месте его размышления прервали уже знакомые звуки – смех Дедко, как убеждал художника Беляй: «Хо-о, хо-о, хо-о…» Олег невольно вздрогнул, дернулся, из-за чего потерял ориентацию и сошел с тропы, которая была обозначена вешками.