– Неужели?..
Она не решилась произнести вслух знакомую фамилию.
Да, у Марьи котелок варит, будь здоров. Она сразу вычислила предполагаемого недоброжелателя.
– Похоже, что так. Во всяком случае, он стоит в моем списке под первым номером.
– Но я не понимаю, зачем мы едем за город?
– Хочу посмотреть на осиное гнездо. Одним глазом. Если этот сукин сын – заказчик, то я не думаю, что он сейчас спит сном праведника.
– Это очень трудно сделать. Даже невозможно, – сказала Марья.
Она взглянула на меня с большим сомнением; впрочем, возможно я ошибался.
– Там такие заборы… и охрана… – обронила она будто в раздумье.
'Там' – это дачный поселок Мяча в десяти километрах от города, расположенный на берегу реки в лесном массиве. Дома – вернее, особняки – росли тут как поганки в грибной год.
Простому человеку ход сюда был заказан – въезд на территорию дачного поселка денно и нощно охраняла милиция. Тут отдыхали после трудов праведных сливки городского общества: разное начальство, разбогатевшее на мздоимстве, бандиты, сумевшие вовремя перекраситься в добропорядочных бизнесменов, и новые 'новые русские'.
Основная часть первых 'новых' уже давно смайнали за бугор – проедать и пропивать украденное у беспечного и доверчивого народа, в очередной раз поверившего в байки перевертышей.
– Нужно хотя бы попытаться, – сказал я скромно.
Я понял, что Марья относится к моему намерению с большой долей скептицизма. Не думаю, что она считала меня слабаком, но мой замысел попахивал откровенной авантюрой, на которую ну никак не способен бизнесмен-неудачник.
Я не стал ее разубеждать. Как говорится, меньше знаешь – крепче спишь.
Мы свернули на дорогу без указателей. Она вела к дачному поселку нуворишей. Узкую полосу асфальта обступили с двух сторон толстые стволы замшелых деревьев, кроны которых растворила ночная темень.
В свете фар деревья казались горгульями, охраняющими дорогу к замку злобного колдуна. Их голые сухие ветки-руки угрожающе тянулись к машине, готовые в любой момент забраться через открытое стекло в салон и вцепиться в горло.
Мне вдруг стало очень неуютно. Не страшно, нет, – именно неуютно.
Андрей
Директор школы был неумолим:
– Нет и еще раз нет! Случай вопиющий. Ваш сын избил двух одноклассников, и я просто не имею права не принять соответствующих мер.
Андрей стоял, потупив голову. Им овладело полное безразличие. Его неокрепшая, юная душа в одночасье покрылась корой, не дающей эмоциям прорваться наружу.
Он лишь боялся смотреть на мать, которая в просторном кабинете директора казалась какой-то маленькой, тоненькой, беззащитной.
За те несколько дней, что минули после инцидента в спортзале, мать состарилась как минимум на десять лет. Она почернела, словно обуглилась; ее ясные, живые глаза потускнели, в них появилось выражение беспомощности и обреченности.
Только присутствие сына удерживало гордую, независимую женщину от прежде немыслимого для нее поступка – она была готова встать перед директором на колени.
Шум поднялся в Первой школе большой. Драки между школьниками старших классов случались и раньше, но на сей раз спустить инцидент на тормозах не удалось. Дело было в статусе.
Родители Ямпольского и Самсонова выяснили, что их отпрысков избил какой-то 'голодранец' без родуплемени. За Андрея вступился только Ник-Ник, но его слабый голос не был услышан в гвалте, устроенном мамашами Ямполя и Самсона.
Они даже грозились передать дело в суд, но тут в свару достаточно решительно вмешался директор, которому такая 'реклама' ничего хорошего не сулила.
Он пообещал выгнать Андрея из школы. Так сказать, в назидание другим.
А когда мать Самсона попыталась все-таки настоять на своем, он отвел ее в сторону и шепнул пару слов на ухо – скорее всего, рассказал, чем занимается ее 'дитя' в свободное от учебы время и на какую статью уголовного кодекса эти занятия тянут.
Дама, увешанная золотом и бриллиантами, как елка игрушками, немедленно дала задний ход и ретировалась, не забыв еще раз напомнить директору о его обещании.
Директор Первой городской не был жестокосердным подлецом или лизоблюдом. Отнюдь. Он всего лишь дорожил своим местом.
Потому что ему нужно было как-то прокормить двух детей, больную жену (у нее врачи подозревали злокачественную опухоль), и тещу, которой недавно исполнилось восемьдесят два года.
– Поверьте, я действительно не могу… – Директор с жалостью посмотрел на мать Андрея. – Да, ситуация мне известна в деталях. Ваш парень, конечно, виноват, что не сдержался, на его месте, наверное, я поступил бы точно так же, но… – Он сокрушенно вздохнул. – Вся загвоздка в этом 'но'. Меня взяли за горло, образно выражаясь. И дожмут, если я оставлю вашего сына в школе. Говорю это откровенно. Думаю, вам объяснять не нужно, кто за всем этим стоит. Нет, не могу. Простите…
– Я поняла. Всего вам доброго…
Мать сглотнула подступивший к горлу ком, медленно повернулась и направилась к выходу.
– Погодите!
Директор поспешил вдогонку.
– Все не так мрачно, как вам кажется. Вашему сыну 'волчий билет' не грозит. Уж об этом я позабочусь. Я поговорю с директором двадцать седьмой школы – это недалеко от центра. Уверен, он согласиться на перевод. Только…
Он на мгновение запнулся.
– Только Андрею придется недели две-три посидеть дома – пока не улягутся страсти.
– Да, он посидит…
Мать слабо кивнула и словно сомнамбула продолжила свой путь.
Андрей, все так же не поднимая головы, последовал за нею. Он даже не подумал сказать директору 'до свидания'.
С этого дня директор стал для него пустым местом, человеком-невидимкой. Нет, у Андрея не было ненависти к этому человеку. Просто директор превратился в частичку той пустоты, которая царила в душе юноши.
Андрей понимал, почему мать так настойчиво упрашивала директора не выгонять его из Первой городской.
Дело в том, что практически все выпускники школы поступали в вузы. Одни за большие деньги – те, что хотели стать медиками или юристами, другие, избравшие специальность поплоше (то есть, менее денежные), – по обычной схеме, почти бесплатно.
Поговаривали, что было какое-то распоряжение свыше. Чтобы поддерживать авторитет Первой городской на должном уровне.
