Хотя наше передвижение по болотистой местности скорее напоминало хоровод дистрофиков, нежели полноценный бег.
Увы, не долго музыка играла. Не прошло и часа, как позади раздался приглушенный расстоянием собачий лай. Мы с Зосимой переглянулись. Он печально кивнул и промолчал.
А что говорить? Козе понятно, что по нашему следу идут ищейки. Наверное, их доставили на Кадью в тех микроавтобусах, что мы видели около полудня. А может, псы несли службу на объекте. Какая разница.
Главное заключалось в другом: от собачьей своры не спрячешься.
– Ручей, речка… – где?! – выкрикнул я, переводя дух. – В какую сторону, Зосима?
Спрятать следы в воде – это был наш единственный шанс. Очень слабый, почти призрачный, – но шанс.
– Туда, – не очень уверенно показал Зосима.
Дискутировать было недосуг, и мы побежали в направлении, указанном Зосимой.
Погоня настигала. Нам уже были слышны голоса преследователей. Псы, чуя свежий, горячий след, бесились, подвывая от злобы.
А больших водоемов все не было и не было. Нам встречались только мелкие бочажки и крохотные линзы восхитительно чистой воды, образованные бьющими из больших глубин ключами.
Мне хотелось плюнуть на все, припасть к ним, и пить, пить, пить, наслаждаясь холодной, до ломоты в зубах, живительной влагой. Жажда буквально сжигала меня изнутри. Но еще больше меня жгло чувство собственной беспомощности.
Эх, если бы я имел хороший нож! И чтобы за моей спиной не маячили прилипалы – бестолковые и беспомощные в таких ситуациях. Я имел ввиду Зосиму и Каролину.
Пал Палыч мог быть полезен. Но только в качестве живца, как это жестоко не звучит. Он был для меня никто, ничто и звать никак, однако мог отвлечь на себя какое-то количество преследователей. И не более того. Мне бы этого хватило.
Мечты, мечты… Что толку от них? Я не имел права рисковать жизнями друзей. Своей – пожалуйста. Я столько раз ставил ее на кон, что чувство неприятной новизны притупилось, и осталась лишь обыденность с немалой примесью фатализма.
Можно подумать, что кто-нибудь избежал закономерного конца…
Нас догнали, когда до озера было рукой подать. Оно оказалось неглубоким, но широким, и с достаточно твердым дном, судя по почве под ногами. В общем, то, что нужно. Но перебрести озеро, чтобы скрыться в камышах на противоположном берегу, мы не успели.
Сначала из зарослей выскочили псы, два здоровенных ротвейлера. Завидев нас, они дружно залаяли, и наддали ходу.
Глядя на их налитые кровью и свирепостью глаза, на пасти, покрытые пеной, и клыки, способные нанести смертельные раны, неискушенный человек запросто может потерять самообладание. И тогда пиши пропало.
Собаки инстинктивно ощущают, что человек испуган и подавлен. И атакуют еще более напористо.
– Зосима, Каролина, бегите к озеру! – скомандовал я. – Мы вас догоним. – Это я сказал, чтобы оказать им моральную поддержку; у меня были очень большие сомнения в благополучном исходе схватки с преследователями. – Пал Палыч, стрелы!
Пал Палыч удивил меня в который раз. Он совершенно хладнокровно приготовил лук и успел сделать три прицельных выстрела, пока псы не приблизились к нам на расстояние последнего прыжка.
Попала только одна стрела. Но что такое камышовое древко с наконечником из жести? Стрела попала в грудь одному из псов, но его железные мышцы сработали как щит, а неглубокая рана лишь добавила ротвейлеру прыти и злобы.
Псы были обучены охоте на человека, это я понял сразу. А потому крикнул Пал Палычу, который стоял со своим 'томагавком', как вкопанный:
– Отвлеките пса чем-нибудь!
Пал Палыч понял меня сразу. Он быстро нагнулся и схватил тонкую сухую ветку. Молодой и поджарый ротвейлер, бежавший впереди, заметил движение, и в прыжке попытался вцепиться в левую руку Пал Палыча, которая держала ненадежное и хрупкое пугало.
Но наш Рэмбо оказался проворней; он взмахнул топориком, и пес с визгом покатился по земле, разукрашивая зеленый травяной ковер красными полосами.
Все это я видел краем глаза. Мне было не до наблюдений. Второй ротвейлер, опытный и сильный боец, хотел с разбега ударить мне в ноги. Он намеревался свалить меня на землю, чтобы потом катать по земле, как большую куклу, и рвать мою кожу своими весьма внушительными клыками на полосы.
И свалил бы, но только сегодня был не его день. Мне наконец пригодилась палка, которую я замаялся таскать. Я нанес псу только один прицельный удар, но какой: он пришелся бедному ротвейлеру по носу. А это у собак самое больное и уязвимое место.
Удар был очень резким, сильным и точным. Сраженный наповал невыносимой болью, пес разом потерял злобу и боевитость, и с жалобным, почти человеческим, воплем завертелся юлой, даже не помышляя о повторном нападении.
Я не стал его добивать. Теперь этот пес, случись нам когда-нибудь встретиться, будет бежать от меня, куда глаза глядят. Он будет люто ненавидеть обидчика, но злобу ему придется вымещать на других – боль, которая его терзала, никогда не забудется.
Мы недолго наслаждались плодами нашей маленькой победы. Зосима и Каролина едва вошли в воду, а мы были от берега озера метрах в двадцати, когда из ближайшего леска вывалила целая толпа преследователей.
Вскоре, спустя две-три минуты, на горизонте показался и вертолет.
– Успеем… – бубнил себе под нос Пал Палыч, прыгая по кочкам, как горный козел.
– Успеем… – вторил я Пал Палычу без особой надежды.
Оно, конечно, штык – молодец, но ведь пуля – дура. А позади уже начали постреливать. Пока поверх наших голов. Посылали нам первое предупреждение, чтобы мы остановились.
Это ничего, это мелочи. Но когда сыпанут очередями над самой землей, тогда беда. Шальная пуля слепа и беспощадна. А между нами и нашими преследователями, вместо надежного щита, способного принять на себя разящий свинец, всего лишь просматриваемое насквозь редколесье.
Но мы бежали. Из последних сил, надрывая жилы. Плюнув на инстинкт самосохранения, властно приказывающий упасть на землю и закрыть голову руками.
Пал Палыч мычал от напряжения, а я – матерился. Потому как знал практически наверняка, что все наши потуги – последнее собрание членов артели 'Напрасный труд'.
О том, что с нами будет дальше, я пытался не думать. Меня утешало единственное: те, что висели у нас на хвосте, похоже, получили приказ взять двуногую дичь живьем. В противном случае по нам уже били бы прямой наводкой.
Мы все-таки добежали до озера, и я с разбегу упал в воду, чтобы сделать несколько глотков. Три или четыре. Мне показалось, что вода, попав на раскаленные стенки желудка, мгновенно испарилась. Но больше пить я не стал – чревато.
Однако прислушиваться к новому для меня состоянию, – когда внутренности превратились в горнило печи – было недосуг: над озером уже противно свистели винты низко летящего вертолета. И гад, который в нем сидел, причесывал прибрежные травы с помощью крупнокалиберного пулемета.
Я медленно поднялся на ноги и обречено осмотрелся. Пал Палыч все еще упрямо бежал
