мракобеса сводились к опытам над людьми, на которых он испытывал разные снадобья; от пространного описания их рецептур
Глеба тошнило. Тогда он переключился на другую рукописную книгу, которая оказалась чем-то средним между дневником и лабораторным журналом. На ее обложке хорошо просматривался оттиск креста, сплетенного из роз. Некогда тиснение позолотили, но под воздействием времени от позолоты остались лишь мелкие частички; их можно было рассмотреть только при помощи лупы. Это уже было захватывающее чтение.
Конечно, Глеб владел латынью не свободно, как родным языком, но все же запинался редко, а со временем и вовсе освоился с «мертвым» языком, который был так нелюбим студентами исторического и археологического факультетов. Дневник явно принадлежал какому-то средневековому ученому или естествоиспытателю. К сожалению, он нигде не оставил имени, в отличие от Алоизия, нацарапавшего свое в лабораторном журнале раз двадцать. Создавалось впечатление, что хозяин дневника был или не очень высокого мнения о своей персоне, или чего-то опасался и прятался за местоимение «мы». Скорее, решил Глеб, второе – ученый не хотел, чтобы странные и, похоже, опасные для жизни опыты и изыскания связывали с его именем. И эта догадка наводила на мысль, что хозяин дневника был личностью непростой и хорошо известной в средневековье.
Рукописная книга ученого так понравилась Глебу, что он решил ее скопировать на ксероксе – чтобы директор, имеющий хороший нюх по части раритетов, не спрятал ее куда подальше. Тогда можно без спешки работать с ней дома, а также в выходные, при этом пользуясь разнообразными справочниками из фамильной библиотеки и Интернетом. Вот тут-то все и случилось. Работая с ксероксом, Глеб неосторожно повелся с переплетом, и он немного надорвался. Пытаясь исправить повреждение, он заметил, что из-под кожаной обложки выглядывает краешек пергамента.
Когда Глеб вытащил пергаментный лист, то едва не задохнулся от волнения – это был план местности! И самое интересное – он сразу сообразил, где она находится. А все по той причине, что Глеб принимал участие в изготовлении большого объемного макета для экскурсантов, на котором была изображена карта района со всеми лесами, полями, холмами, речками, озерами, поселками, деревушками, тремя городами и собственно самим историко- архитектурным комплексом в несколько гипертрофированном – увеличенном – виде. На пергаменте был нарисован путь к Трем Могилам. Это место знали почти все кладоискатели области.
Были о нем наслышаны и Тихомировы. Поэтому определить, что было изображено на плане, Глебу не составило особого труда. Глеба заинтересовал текст, выполненный тем же почерком, что и дневник с крестом из роз на обложке. В нем были туманные намеки на некое сокровище, «неподвластное человеческому разуму». Оно было спрятано в местности, указанной на плане. Детальное описание сокровища и точная локализация тайника, в котором оно хранилось, судя по всему, были зашифрованы в последнем абзаце текста.
Николай Данилович и Глеб недолго бились над расшифровкой. А все потому, что их снедало чувство, знакомое всем кладоискателям. Оно выражалось в одной единственной фразе: «Что если нас кто-то опередит?» Поэтому отец и сын единогласно решили не откладывать экспедицию в долгий ящик. Они надеялись, что все разрешится на месте. Но пока их надежды были тщетны. Клад не шел в руки.
Тихомировы знали, что чаще всего так и случается. Им не раз приходилось бывать в таких переплетах, в особенности Николаю Даниловичу. Однако, они верили в старинный план и упрямо продолжали свои многотрудные поиски.
– Мы уже перепахали весь бугор, – продолжал брюзжать Глеб – А толку?
– В нашем деле количество почти всегда переходит в качество. Отрицательный результат – тоже результат. Мы еще не проверили один квадрат.
– Но там только скалы! Что ж нам, взрывать их, что ли!?
– У нас не хватит взрывчатки, чтобы поднять все камни на воздух. Да и нельзя этого делать, чтобы не уничтожить ненароком тайник. Будем искать.
– А может, тайник находится под жертвенником?
– Но мы не сможем вдвоем сдвинуть его в сторону.
– Так давай взорвем его к бениной маме!
– Молодо – зелено… – Отец со вздохом покрутил головой. – Этого делать ни в коем случае нельзя, даже если под жертвенником лежат сокровища Ливонского ордена.
– Почему?
– Холм и жертвенник были для кого-то святыней. Тронуть ее, значит разбудить какие-то силы, возможно, смертельно опасные и кровожадные. Да, мы с тобой люди двадцать первого века, которые не верят в мистику и разную чертовщину. Но это не значит, что в жизни и окружающей нас природе все так просто и не существует никаких оккультных тайн. Отнюдь.
– Батя, я тебя не узнаю. В последнее время ты стал очень суеверен.
– Старею, сынок, старею…
Николай Данилович грустно улыбнулся.
– Шучу… Но даже суеверия не являются главной причиной того, что я предпочитаю здесь работать тихой сапой и не идти напролом. Вспомни, что вытворяет твой прибор. Из-под земли идет мощный поток неведомого нам излучения. Это уже факт, мы в этом убедились.
– Да, факт, – уныло кивнул Глеб.
– И второе, самое главное, – мы практически установили, судя по фигуркам и каббалистическим символам на жертвеннике, что святилище принадлежало таинственному братству (или тайному ордену – не суть важно) розенкрейцеров [27]. По крайней мере, здесь они точно были. А про них много разных слухов ходило. В том числе и то, что среди розенкрейцеров было немало выдающихся ученых, изобретения и открытия которых далеко опередили не только их эпоху, но и наше время. Так что лучше не будить лихо, пока оно спит тихо.
– Но в таком случае нам никогда не найти тайник!
– Найдем. Если это уникально сокровище готово отдаться в человеческие руки, то мы его отыщем. А если нет, то поклонимся жертвеннику, попросим извинения у местных духов, и отправимся восвояси.
– С этими духами у нас скоро точно крыша съедет… – буркнул Глеб.
Неделю назад, когда при расчистке жертвенного камня на одной из его граней был обнаружен высеченный крест, составленный из роз, – точно такой, как на обложке дневника – отец вдруг начал совершать обряды жертвоприношения. Конечно, они были по-дилетантски наивны и даже смешны, но Глеб чувствовал, как во время церемонии у него почему-то обмирало сердце. Отец наливал несколько капель спирта в углубление сверху камня и клал на плоскую поверхность кусочек сахара. При этом он был очень сосредоточен и что-то шептал себе под нос.
К утру спирт, ясное дело, испарялся, а сахар исчезала, в чем тоже не было никакой тайны – его могли унести птицы или съесть мыши. То же самое отец делал и когда они готовили еду, только спирт и что-нибудь из съестного он отдавал горящему очагу…
В это утро Николай Данилович и Глеб проснулись очень рано. Самое интересное – в отличие от других дней, сегодня у них появился прилив сил. Энергия била из них ключом, словно и не было многочасовой работы по рытью шурфов и траншей и вчерашней нечеловеческой усталости, когда они заползли в палатку, даже не поев, как следует.
– Это потому, что посвежело, – резюмировал отец, обливаясь до пояса холодной водой.