находился парень в темно-синем комбинезоне с пистолетом, заткнутым за пояс. Видно было, что он сильно волнуется. Скорее всего, это был водитель вездехода, если судить по пятнам на одежде и рукам, испачканным в мазуте. Наверное, его оставили – и правильно сделали – охранять вездеход и самую удобную тропу наверх. Сейчас он пытался связаться по мобильному переговорному устройству со своим начальством, находившимся на вершине холма. У него это не получалось, он уже совсем замаялся бубнить в микрофон одно и то же, а потому безостановочно сновал вдоль длинной кабины вездехода взад-вперед как ткацкий челнок.
– Что будем делать? – шепотом спросил Глеб.
– А ты как думаешь?
– Батя, мне что-то неохота ноги бить… Да и ты не в полном здравии.
– Ты мне брось эти диверсантские штучки, – строго сказал Николай Данилович. – Я не учил тебя людей убивать.
– Я что, я ничего… Кстати, не мы первыми начали свару. И кто сказал, что его нужно замочить? Но как подумаю, сколько придется километров отмахать…
– Нет! Обойдем вездеход лесом. Пусть ищут нас под землей.
– Ежели там есть, кому искать, – с невинным видом заметил Глеб. – Это я к тому, что одним сукиным сыном больше, одним меньше – какая разница?
– А вдруг где-то поблизости они оставили еще двух-трех человек со стволами?
– Это возможно, – неохотно согласился Глеб.
Он хотел еще что-то сказать, – наверное, продолжить дискуссию – но тут совсем потерявший голову водитель, достав из кабины автомат, начал карабкаться вверх по лестнице, напоминающей потерянную на склоне стиральную доску великанов.
– Рискнем? – возбужденно прошептал Глеб, когда парень исчез за деревьями. – Другого такого момента может и не быть.
– А, была, не была! – махнул рукой Николай Данилович. – Вдруг повезет.
– Пойду я, – подхватился Глеб.
– Конечно, ты, – ответил отец. – Только дай сюда ружье, я буду тебя прикрывать. А ты возьми нож. И смотри в оба!
– Буду смотреть… – пообещал Глеб.
Большую часть пути он прошел, низко пригибаясь к земле и бесшумно раздвигая ветви кустарника. А последние десять-двенадцать метров прополз, тая дыхание и стараясь унять сильное сердцебиение. Но ни возле вездехода, ни внутри никого не было. Похоже, все те, кто на нем приехал, включая и водителя, находились на вершине. Глеб смело поднялся во весь рост и махнул отцу. Николай Данилович так торопился, что даже запыхался. Его лицо все еще было бледным, но передвигался он довольно шустро и без особых усилий.
На место водителя сел Глеб. Ему была хорошо знакома эта модель гусеничной машины, и он, нимало не теряясь, взялся за рычаги управления. Мотор завелся сразу, – пришлось соединять зажигание напрямую, так как ключ ушел вместе с водителем – и Глеб добавил газу. Вездеход недовольно фыркнул, как ленивый конь, и начал набирать скорость.
Спустя какое-то время Глеб свернул со старой каменки, которая вела в никуда, на заброшенную лесную дорогу. Судя по карте, она должна была вывести их к железнодорожной станции, где Тихомировы решили бросить вездеход и дальше передвигаться привычным способом – на электричке. Ни Глеб, ни его отец не могли видеть, как над холмом вдруг образовалась фиолетово-красная туча. Она висела над ним, как атомный гриб, никуда не двигаясь. На местность возле Трех Могил упала оранжево-серая тень.
Проницательному наблюдателю с острыми глазами, обладающему живым, хорошо развитым, воображением, могло показаться, что надвигается какой-то катаклизм.
Ротгер волновался, как никогда прежде. Он будет охранять во время церемонии освящения храма розенкрейцеров членов Коллегии Святого Духа! О таком доверии посвященный ордена Креста и Розы его ранга мог только мечтать. Это значило лишь одно – ему светит повышение, предполагающее значительное увеличение денежного содержания, чего так страстно желала его молодая супруга.
Сарацын, руководивший строительными работами, уже отбыл, – его созидательный талант срочно понадобился в каком-то другом месте – и Ротгер остался единственным начальником охраны монастыря и святилища на холме с тремя курганами. А первым помощником Ротгера стал Чтан из Бискупиц, что вызывало ревность и ненависть у Гуго, который готов был удавить польского рыцаря в его собственной постели.
Чтобы не допустить конфликтной ситуации, Ротгер благоразумно удалил своего вассала из крепости, приказав ему снова почистить окрестные селения от разбойников и бандитов. Гуго, оскорбленный в своих лучших чувствах, словно сошел с ума. Его отряд рубил всех подряд и сжигал все, что могло гореть, без разбору, особенно одиноко стоящие мызы, полагая, что именно они являются рассадниками зла и убежищами для лесных братьев.
К Ротгеру уже не раз являлись ходоки из представителей местного населения с подношениями и нижайшими просьбами, чтобы он обуздал своего кровожадного вассала. Рыцарь дары принимал, – это почти всегда были продукты – но жалобщиков отправлял к Чтану.
Поляк, в совершенстве владеющий местными языками и диалектами, долго и с внимательным видом выслушивал ходоков, а затем с холодной вежливостью и не дрогнувшей рукой накладывал на крестьян очередную контрибуцию.
Брат Теофраст по причине большой занятости своими исследованиями совсем отдалился от компании, которую составляли приор Алоизий, Ротгер и Чтан из Бискупиц. Если он и приходил иногда на обеды, то ел быстро, пил мало, в разговорах участия почти не принимал и исчезал, едва насытившись. Теперь вход в его лабораторию был заказан даже Ротгеру. И не потому, что Парацельс не доверял рыцарю. Просто однажды он продемонстрировал Ротгеру некоторые свойства чаши, открытые им за последнее время. Это были уже не невинные опыты с превращением воды в розовую жидкость и извлечением из нее неизвестного металла.
После этой демонстрации рыцаря нельзя было заманить в лабораторию брата Теофраста даже калачом. Он лишь читал доклады слуги Парацельса и, по совместительству, своего шпиона о том, что творится в лаборатории. Но и мазур был напуган тем, что ему доводилось видеть, поэтому в его записях царила неразбериха и большая нервозность, и Ротгер с большими трудами докапывался до истины – насколько хватало у него ума и образованности.
Конечно, сам он, по своей доброй воле, никогда бы не сунулся разбираться с магией и алхимией (которые для человека средневековья были тождественны). Но от него ждал отчетов об исследованиях Теофраста вышестоящий брат из посвященных, один из руководителей «невидимых». А это уже было очень серьезно. О том, чтобы не выполнить указаний, исходящих из самого таинственного органа братства Креста и Розы, Ротгер даже не помышлял.
Ему уже не раз приходилось работать на «невидимых», и он знал, какая кара может настигнуть отступника, притом везде, где бы он ни находился. Но особенно не любили в братстве Крестовой Розы лазутчиков, принадлежащих к вездесущему ордену иезуитов. Их участь была ужасна.
Что касается шпиона, действующего в монастыре, то после неудачной попытки поймать его он затаился, лег на дно, и потуги Ротгера найти негодяя любой ценой были бесплодны.