никого не пускают.
– Даже милицию?
– В первую голову. Едва увидит нашу ксиву, сразу прячется под кровать или в угол и бьется в истерике.
– Во дела…
– Ага. Мое начальство рвет и мечет, пытается докопаться до истины. Следователь что- то заподозрил, но пока молчит.
– Я так понимаю, ты не сообщил наверх о том, что Стах с парнями собирается к Трем Могилам… – догадался Жулинский.
– В том-то и дело. Не придал особого значения. Из поселковых там многие побывали – и ничего… А теперь, если в управлении узнают, что я не доложил, мне крышка. Точно сорвут погоны. Но откуда, откуда я мог знать, что на Трех Могилах произойдет такой ЧП!?
Наконец до Жулинского дошло, что Червиньский попал как кур в ощип. Это его порадовало. Не будет больше кирпу гнуть и качать права. Тоже мне, козырь выискался, подумал старый прохиндей с мстительной радостью. Но с другой стороны кто знает, кого могут прислать на место Червиньского. Попадется какой-нибудь дурак или, что еще хуже, живоглот, никаких денег не хватит, чтобы от него откупиться. Этот хоть и сукин сын, но свой, местный.
Однако, с чего бы это Червиньский так разоткровенничался с ним? Вроде в закадычных дружках они не ходили и не были даже кумовьями. Странно…
Нужно быть настороже, решил Жулинский. А все-таки, к кому ездил Червиньский в тот день, когда он рассказал ему о намерениях Стаха и компании? Получается, что не к своему начальству. Сам признался. К тому же в райотдел можно было просто позвонить, а не трястись на своем механическом уродце по дорогам, которые последний раз ремонтировались лет двадцать назад.
Может, участковый по совместительству работает на тех крутых, что держат в руках рынок украденных из древних захоронений вещей? Тогда звонить Червиньский и впрямь не мог – вдруг его телефон прослушивают.
Вполне возможно. Жулинскому уже приходилось сталкиваться с крутыми. Правда, до прямой конфронтации дело не доходило, и все же старый пройдоха старался не попадать в поле зрения своих главных конкурентов. (Как не крути, а это действительно так). Народ там собрался серьезный – или башку отвинтят, или заставят все сдавать им за бесценок. Но у него были свои клиенты – старые, испытанные временем – и Жулинскому не хотелось терять ни тех, кто ему поставлял разные раритетные вещицы, ни тех, кто их скупал.
– Кто же знал, кто знал!? – в который раз повторил Червиньский и горестно вздохнул.
– Стаха тоже допрашивали?
– А как же.
– Ну и что?
– Точно не знаю. Но думаю, он ничего не сказал.
– Он и не скажет. Стах весь в отца, кремень мужик. Правда, попивает… но это дело молодое. Женится – остепенится.
– Да плевать мне на то, что он пьет без просыпу, на его будущую женитьбу и на то, что он когда-то остепенится! – взвился Червиньский. – Я хочу знать, что случилось возле Трех Могил.
Ага! – торжествующе сказал сам себе Жулинский. Значит, он прав – мент пашет на «дядю». Законник хренов…
– Но больше всего меня интересует, – продолжал участковый, – чтобы Стах куда-то исчез. Например, уехал подальше от наших мест, в какой-нибудь большой город, может даже в Москву.
– Боишься, что он все-таки расколется?
– Боюсь, – признался Червиньский. – И тогда на меня повесят всех собак.
«Это точно, – злорадно подумал Жулинский. – Особенно если узнают, что ты заставлял меня следить за Стахом и его компанией. С какой стати? Делать больше нечего было? А сейчас говоришь всем, что я – не я, и хата не моя…»
– Но, насколько я знаю, Стах и не помышляет о перемене места жительства… – сказал он
– Вот и подсоби ему в этом.
– Как?
– Посоветуй, чтобы он слинял отсюда со скоростью звука. Я уверен, что ты найдешь убедительные слова.
– Он не послушает меня, – упирался Жулинский.
– Послушает. Для него ты авторитет.
– Стах чересчур себялюбив и упрям, чтобы прислушаться к здравому совету.
– Скажешь, что им сильно заинтересовался следователь прокуратуры, и что его вот-вот арестуют. Если у Стаха рыло в пуху (а это несомненно так), он смажет пятки салом уже сегодня. От кого ты это узнал?
- Сошлись на меня. А я подтвержу твои слова определенными действиями. Тогда он точно поверит.
– Попробую… – угрюмо буркнул Жулинский. – Так я пошел?
– Иди. Бывай здоров…
«Старая сволочь! – с ненавистью думал участковый, глядя на Жулинского через окно. – Своими руками удавил бы. Ан нет, нельзя… У него точно есть хорошие связи. В этом вопросе он не врет. Начнут копать, и все выроют, если сильно захотят…»
«Пся крев, холера ясна! – ругался Жулинский, спиной ощущая недобрый взгляд Червиньского. – Не было мне печали Стаха убеждать. Сам съедет отсюда, если припечет. Но, похоже, он пока так не думает. Значит, его вины в смерти Збышка нет (если тот, конечно, отдал Богу душу). И, скорее всего, Червиньский это знает. Тогда зачем ему нужно убрать Стаха из поселка? Да еще с моей помощью? Мог бы и сам подсуетиться. Что-то здесь нечисто…»
Когда Жулинский появился в своем питейном заведении, Стах как раз любезничал с Баськой. Он уже был сильно навеселе, а его собеседница, зазывно хихикая, артистично демонстрировала ему свои жен ские прелести.
– Баська! – зло рявкнул Жулинский. – Иди за стойку! Люди ждут.
– Ты чего, па? – удивилась дочь.
– Больше повторять не буду! Сейчас как звездану между глаз…
Немного обиженная Баська предпочла не усугублять конфликт. Подмигнув Стаху, она легко вспорхнула со скамьи и убежала обслуживать клиентов, которые уже начали шуметь и возмущаться долгим ее отсутствием.
– Сидишь? – недружелюбно спросил Жулинский.
– Сижу, – вяло ответил Стах. – А что?
– Ничего. Только я на твоем месте уже сидел бы не здесь, а в поезде, который едет в Москву, или, на худой конец, в Сибирь.
– Не понял…
Коповский вздрогнул и пристально посмотрел на старого прохиндея.
– А что тут понимать. Тобой менты сильно интересуются. Следователь спрашивал…
– Они всеми интересуются, – мрачно буркнул Стах.
– Скажи мне, Сташек, я желал тебе когда-нибудь зла?
