поистине дьявольскими. Они будто выползли на свет ясный из адских глубин, где существует одно зло.
Мне теперь стало ясно, что хотел найти лозоходец в моем подъезде. Он искал квартиру, где находится монета. Но почему тогда его напарник, уродливый убийца, не сориентировался, как должно, а сначала искал талер в жилище Хамовича, затем добрался и до квартиры Альфреда?
У меня уже не было сомнений, что вилообразная ветка – точный инструмент. Лозоходец сразу определил, что у Паташона талера нет, когда ходил вокруг его дома. Скорее всего, он даже не определял, – это было сделано раньше – а уточнял свои данные. Потому старик так легко отделался.
Если бы монета находилась у Паташона, то ему не помог бы и свирепый Гурд…
То, что эти страшные оборванцы пришли не ко мне, могло значить только одно – Князь даже под пытками не сказал им, что талер уже в моих руках. Он направил своих истязателей к Паташону, так как знал, что того голыми руками не возьмешь. И в принципе Князь сказал им правду.
Он не учел лишь один важный момент – что эти исчадия ада не удовлетворятся только информацией, но отберут у него еще и жизнь. Скорее всего, так они заметают следы – чтобы никто не узнал, за чем идет охота. Поэтому и были убиты все, кто имел хоть малейшее отношение к талеру чернокнижника.
А каким образом они вышли на Князя? Скорее всего, через того человека, который когда- то продал ему злополучный талер. Кто он – неизвестно, но думаю, что в милицейских сводках, в графе «Убийства», его фамилия уже отражена.
Ладно, допустим все это так. Но как они вышли на наш дом? Ветка показала? Сомнительно. Не могли же эти уроды шлындрать по городу с лозой в руках, выискивая нужный объект. Для этого нужно очень много времени. К тому же, как они узнали, что монета находится в нашем городе, а не, скажем, в Москве или в Казани?
Естественно, объяснений может быть множество. В том числе и такие, которые относятся к запредельным областям человеческого бытия. Мистика, одним словом.
Но мне казалось, что у меня был ответ на этот вопрос. Я вспомнил свою первую встречу с назойливым нищим. Это было еще до звонков телефонного хулигана. Однако тогда этот оборванец ничего не просил, а шел по тротуару, не поднимая головы.
Нищий выглядел очень робким, и мне показалось, что он просто в ужасе от проносившихся мимо автомашин. Иногда он даже шарахался в сторону, когда очередной лихач, поравнявшись с ним, добавлял газу.
Оборванец старался казаться как можно незаметней, но разве можно не заметить таракана, который ползает по праздничному столу, накрытому белой скатертью? Прохожие – в основном молодежь – брезгливо обходили его по дуге, а некоторые отпускали в адрес нищего разные нехорошие шуточки.
Короче говоря, создавалось совершенно фантастическое впечатление, что оборванец каким-то образом попал в двадцать первый век прямиком из средневековья. Хотя бы потому, что его одежда сильно отличалась от шмоток наших родных бомжей, да и сам он словно сошел с рисунков и гравюр западных художников шестнадцатого века.
По правде говоря, в тот момент я особо к нему не присматривался. Это сейчас мне все вспомнилось в деталях. А тогда я чересчур был занят своими мыслями, чтобы обращать внимание на очередного бездомного, коих после развала Союза расплодилось великое множество.
Я возвращался от Чикина – большого мастера по подделкам нумизматических раритетов. Нет, мне не нужен был новодел, чтобы временно – до приобретения подлинника – заполнить пробел в коллекции. Я всего лишь носил ему на чистку приобретенный у Васьки Штыка рудничный талер.
Конечно, я и сам в этих делах не пас задних, и кое-что умел, но Пал Саич работал просто гениально. Из его рук даже самая забитая и истертая монета выходила как новенькая.
Он чистил монеты каким-то специальным раствором собственного изобретения, который совершенно не нарушал слой патины, покрывающий экземпляр (а патина в глазах коллекционера обладала большой ценностью). И в то же время этот раствор «проявлял» самые мельчайшие детали изображения на аверсе и реверсе монеты.
Я шел окрыленным и думал только о своем сокровище, которое лежал, завернутое в мягкую фланельку, во внутреннем кармане пиджака, застегнутом на «молнию».
Пал Саич чистил талер при мне. Я не хотел выпускать монету со своего поля зрения, чтобы не дать возможности Чикину ее скопировать; за ним такие грешки водились. Особенно когда ему в руки попадал редкий, а значит, ценный экземпляр.
Что поделаешь – была у этого очень талантливого человека такая слабость…
Перед тем, как приступить к чистке, Пал Саич долго вертел талер в руках и цокал языком от восхищения. У него был потрясающий нюх на раритеты, но то, что он держал в руках, видимо, сразило его наповал.
Мастер даже не стал упрашивать меня, чтобы я продал ему этот талер. Он сразу прикинул, сколько может стоить монета на аукционе, а потому был уверен, что на эту сделку я не пойду – у него не имелось так много денег.
(Чикин не считал себя коллекционером, однако некоторым его раритетам могли позавидовать и солидные музеи. Для чего Пал Саич приобретал уникальные и очень дорогие монеты, думаю, объяснять не нужно…)
Когда я проходил мимо оборванца, его будто током ударило. Он даже споткнулся. А затем потопал за мной, как привязанный невидимой, но прочной нитью. Но я обратил на это внимание лишь тогда, когда стал переходить улицу, на противоположной стороне которой находился мой дом.
