– Сукин ты сын… – Клевахин с деланным осуждением покачал головой, но отказываться от угощения не стал – в кои то веки обломилось сытно поесть на дармовщину; выпив одним махом, крякнул, морщась пожевал лимонную дольку, и, нимало не смущаясь, подцепил на вилку самый большой кусок семги.
– За что вас уважаю, Николай Иванович, так это за человечность… – Мазел пил мелкими глоточками, не без фрайерской манерности держа рюмку в тонких и длинных, как у пианиста, пальцах. – Разве мог бы ктонибудь другой из вашей конторы так деликатно и по- джентельменски относиться к своему визави?
– Издалека начинаешь, Рифат…
– Да, вас на мякине не проведешь, – улыбнулся в тоненькую ниточку усов Мазел. – Ладно, скажу прямо. Я хочу завязать.
Майор будто и не услышал слов информатора. Он выпил еще рюмку и жевал бутерброд с икрой, меланхолично разглядывая картину на стене напротив. Мазел купил ее на какой-то распродаже и радовался, как пацан, пялясь на голую женщину, почему-то нарисованную разобранной на части и разложенную в огромной салатнице вместе с овощами.
– Хочу завязать, – упрямо повторил Рифат.
– Потому и начал меня расхваливать? Я так дешево не покупаюсь.
– Вы хотите сказать, что мне от вас не отделаться до конца своих дней? А как же наш уговор?
– Это было так давно, что почти неправда… – буркнул Клевахин.
– Вот именно – давно. И я уже совсем не тот наивный мальчик, которого вы так лихо взяли на цугундер, что он опомнился только через пятнадцать лет. Николай Иванович, мне и впрямь пора свалить с вашей телеги.
Если я где-нибудь проколюсь, меня не просто по быстрому зароют в землю, но перед этим медленномедленно разрежут на мелкие кусочки и постараются, чтобы я был при памяти до конца экзекуции.
– А разве раньше в случае засветки было бы иначе?
– Ну вы сказали… – Мазел таращился на майора как на экспонат из музея восковых фигур. – В советские времена одна половина населения страны стучала на другую и наоборот – кто по принуждению, а кто, так сказать, из любви к искусству. И мой грех на общем фоне был не больше песчинки на склоне бархана. Ну перевели бы в зоне, попадись я туда, в разряд сук[8] – что с того?
– И то правда… Однако, я хотел бы знать истинную причину, побудившую тебя принять такое решение.
Мазел замялся. Он виновато опустил глаза и торопливо налил в высокий фужер водки. На этот раз Рифат не стал изображать из себя цивилизованного европейца – выпил шведский 'Абсолют' одним глотком и понюхал ржаную корку.
– Под вас начали копать. Притом без дураков.
– Сногсшибательная новость… – ухмыльнулся Клевахин. – Сколько я помню себя в уголовном розыске, под меня рыли всегда. Чего только ни было: пытались дать взятку меченными купюрами, подставляли проституток, прослушивали телефон, устанавливали в квартире 'жучки', предлагали 'волгу' вне очереди, а однажды хотели пришить политику. Как видишь, я жив-здоров и до сих пор ношу погоны.
– Вот только звезд на них маловато, – ехидно подколол его Мазел. – Все, кто начинал с вами, давно уже носят полковничьи папахи, а кое-кто разжился и штанами с лампасами.
– Я не карьерист. И никогда не любил протирать брюки в мягких креслах. А совесть свою не поменяю ни на какие коврижки, не говоря уже о звездах и генеральских подштанниках.
– Не сердитесь, Николай Иванович, – примирительно сказал Рифат, доливая в рюмку Клевахина. – Я не хотел вас обидеть.
– А я и не сержусь. Меня больше волнует твоя очередная блажь.
– Это вовсе не блажь, а всего лишь вполне нормальный человеческий инстинкт самосохранения. Я ведь не самоубийца.
– Неужто все настолько плохо? – теперь уже Клевахин встревожился.
– Я не знаю, что там за дело вы раскручиваете, но большим людям не нравится, каким макаром это делается.
Вы наткнулись на что-то очень серьезное, наверное, почище политики, и, судя по разговорам среди моих знакомых из городского бомонда, ведете себя совершенно неуправляемо. А раз они так заговорили, значит против вас или уже идет контригра, или готовится нечто нестандартное и весьма неприятное. Что в нынешние времена заканчивается печально. При советской власти вам бы дали по шапке и выперли из органов, а сейчас просто-напросто бросят под каток и закатают в асфальт. И мне совсем не хотелось бы чалиться[9] вместе с вами.
– Понятно. Своя рубаха ближе к телу.
– Не нужно иронизировать, Николай Иванович. Я всего лишь не желаю терять то скромное благополучие, которого мне удалось достичь немалыми усилиями и за достаточно большой срок. Каждый человек имеет право выбора…
– Верно. Ты выбрал мягкие перины и по утрам кофе в постель… вместе со служанкой. Нет, нет, я не осуждаю. Каждому свое. И ни в коей мере не хочу завербовать в свою веру. Но не может ли случиться так, как уже не раз бывало, что ты опять прискачешь ко мне на полусогнутых просить помощи? В которой, кстати, я никогда не отказывал. И если ты думаешь, что тебе помогут твои дружки из 'новых' русских или представители власть предержащих, то глубоко заблуждаешься. Им плевать не только на тебя, но и вообще на все кругом.
– Возможно и так. Но я все равно уже сделал выбор и от своего не отступлю.
– А ты не боишься, что я через пятые руки передам твоим корешам маляву[10] с описанием заслуг Мазела на ниве сотрудничества с уголовным розыском?
– Вы так не поступите, Николай Иванович… – загорелое лицо Рифата вдруг пошло красными пятнами. – Это… подло и совсем на вас не похоже.
– Что верно, то верно, – согласился Клевахин. – Я своих не сдаю. А тебя – тем более. Раз ты так решил – будь по-твоему. Но у меня есть просьба. Не переживай – последняя. Надеюсь, я заслужил на некоторое снисхождение? Вот-вот… Согласен? Тогда скажи, что тебе известно о разборке на кладбище?
– Ах, так вот откуда ветер дует… – у Мазела округлились глаза. – Это дело ведете вы?
– Ну да. Тебя что-то смущает?
– Еще как смущает. Мои, как вы их обозвали, дружки места не находят, когда заходит речь о чулимихском кладбище.
– Как ты думаешь, почему?
Рифат скривился, будто ему в рот попала полынь. Видно было, что информатору очень не хочется обсуждать эту тему.
– Мы договорились, – напомнил ему Клевахин.
– Да, договорились… положить голову в пасть льву. Вдруг повезет, и он не перегрызет нам шеи.
– Ну, предположим, наши государственные мужи больше похожи на шакалов, чем на львов. Правда, кусают они тоже достаточно больно.
– Мне ли не знать… – многозначительно буркнул Рифат.
– Вот-вот… Так что колись, дружочек.
– Ладно… – Мазел тяжело вздохнул. – Надеюсь, мои откровения не выйдут мне
