положении не удержит равновесие. Чагирь, все еще под впечатлением схватки со Скоком, посмотрел на него недоумевающим взглядом и не нашел ничего лучшего, как отступить в сторону. Но не на столько далеко, чтобы Егор не смог до него дотянуться. Егерь, оттолкнувшись от земли с таким яростным усилием, что даже в глазах потемнело, по-собачьи прыгнул вперед и схватил пахана за правую ногу. От неожиданности Чагирь выронил карабин, которым мог воспользоваться как дубинкой, и принялся голыми руками молотить клещом вцепившегося в него Егора.
Захваченный врасплох, он понял замысел следопыта чересчур поздно. Егор, мужественно терпя удары, всетаки добрался до ножа, который пахан хранил привязанным к лодыжке правой ноги. Разорвав ветхую штанину, егерь выдернул небольшой клинок из ножен и нанес Чагирю несколько ударов, целясь в живот. Но достал лишь до бедра. Пахан, словно очнувшись от кошмарного сна, в бешенстве заревел, будто раненный зверь, и одним мощным усилием освободился от захвата. Он не стал ввязываться в драку с Егором, а подбежал к камням и схватил оставленный там без присмотра карабин егеря.
Все кончено, почему-то с облегчением подумал Егор. Вот теперь уже он действительно проиграл… Егерь встал и подошел к обрыву. Его шатало, к горлу подступала тошнота, в глазах мелькали радужные круги.
Нет, он не даст Чагирю возможность раскромсать его тело на куски – так, как этот хищник в человеческом обличье поступил с родителями!
Егор окинул взглядом горизонт и, раскинув руки так, будто они были крыльями, прыгнул вниз – туда, где густо росли разлапистые сосны…
Глава 25. Сюрприз
День казался резиновым. Сначала Клевахин смотрел на наручные часы, но когда убедился, что в минуте явно не шестьдесят секунд, а по крайней мере втрое больше, он в раздражении снял их и зашвырнул в ящик письменного стола – чтобы не подвергать себя ненужному соблазну. Куча бумаг, которые всучил ему Никольский, вызывала даже не отвращение, а неистовое желание облить их бензином и сжечь все к чертовой матери. Наконец, не выдержав пытку временем, он втихомолку смылся из управления – где-то за полчаса до обеда – и просидел 'У Михеича' остаток рабочего дня, наливаясь спиртным под завязку. Но алкоголь, вместо того, чтобы, как обычно, приносить облегчение и разрядку, еще больше сгущал мрачные тучи, заполнившие тяжелую голову.
Майор не стал поднимать шум из-за того, что кто-то проник в его квартиру и изгваздал ее от пола до потолка кровью. Такой поступок был сродни крику о помощи глухой ночью в поселке Красный Пахарь – ори, сколько хочешь, только горло надорвешь, да еще и схлопочешь лишний раз по физиономии. Клевахин понимал, что Джангиров и те, кто стоит за ним, в очередной раз продемонстрировали свою силу и возможности – на всякий случай, если майор не захочет правильно понять отставку от 'кладбищенского' дела. Оставалось лишь прикинуться в очередной раз туповатым простаком и сделать хорошую мину при плохой игре. Поэтому Клевахин, кое-как приладив замок – хлипкую 'совковскую' дверь даже не потрудились открыть отмычкой, а просто вышибли – отправился ночевать к Тюлькину, наплев старлею, что его в очередной раз залила Грачиха, соседка с верхнего этажа.
Уснул он только под утро. Если всякие там метафизики и прочие оккультисты говорят правду, то эта ночь и для Джангирова была бессонной и явно не из лучших. За долгие годы работы в уголовном розыске с Клевахиным случалось всякое, но никогда и никто так бесцеремонно не вторгался в его личную жизнь.
Постоянно вращаясь среди отбросов общества, он, тем не менее, не утратил ни доброты, ни человечности; его генная конституция оказалась в состоянии выдержать и едкую кислотную среду тоталитарного строя, и трупный яд мертворожденной демократии. Скорее всего, майора спасало неизбывное чувство юмора и чисто деревенская созерцательная обстоятельность, присущая людям, выросшим не в каменных городских джунглях с их сумасшедшим житейским ритмом, а в сельской местности, где время не имеет ни цены, ни смысла.
Но сейчас Клевахин был глубоко оскорблен. Мало того – он кипел от ярости, наполнившей его до краев. И если в кабинете Бузыкина, когда тот предложил ему передать 'кладбищенское' дело Берендееву, майор даже несколько поколебался в своих намерениях довести расследование до финала, то теперь он готов был не только докопаться до самого дна этой истории, но и объявить Джангирову настоящую вендетту. Знал бы сатанист, какого дьявола разбудил своим дурацким ритуальным предупреждением…
Домой майор возвратился около восьми вечера. Теперь его уже не мог испугать вид измазанных кровью стен; мало того, он даже хотел посмотреть на сатанинскую роспись, чтобы еще больше ожесточить свою негодующую душу для предстоящего поединка с врагами. Именно врагами – до сих пор майор просто исполнял свой долг, абсолютно не испытывая ни симпатий, ни антипатий к тем, кого ему приходилось преследовать, ловить и сажать за решетку; в его понимании менты и уголовники были всего лишь двумя сторонами тяжелой медали, болтающейся на шее общества.
Отрешенный, весь в плену мыслей и переживаний, Клевахин вставил ключ в замочную скважину, но провернуть его не смог. Озадаченный, он с минуту тщетно трудился над непослушным замком, а затем, разозлившись, пнул дверь ногой, чтобы взломать ее в очередной раз, благо она держалась на честном слове.
Дверь устояла. Мало того – она ответила не податливой упругостью, а жестким металлическим гулом. Что за черт!? Не долго думая, майор приложился еще раз – изо всех сил. Но результат оказался прежним – дверь стояла, как скала. Остолбеневший Клевахин сначала посмотрел на номер, а затем, словно слепой, пощупал дерматиновую обивку. Нет, точно, его квартира. И черный дерматин был тот самый, что он покупал полгода назад – в каких-то мелких коричневых точечках.
Ничего не соображающий майор пощупал голову, чтобы убедиться в отсутствии жара. Она была холодной и пустой, как земля в начале творения. Клевахин снова перевел взгляд на дверь и только теперь заметил крохотный клочок бумажки, свернутый в трубочку. Он был засунут под жестяную цифру номера.
Майор достал его заметно подрагивающими руками, развернул и прочитал: 'Ключи под ковриком'.
Оглянувшись по сторонам, Клевахин нагнулся, поднял кусок транспортерной ленты, заменяющий коврик, и увидел две связки новеньких ключей. Все еще пребывая в легком трансе, он отомкнул замки и, ступая по полу, как по минному полю – почему-то на цыпочках и держась поближе к стене прихожей – прошел в комнату.
Увиденное сразило его наповал. Зал блистал просто немыслимой для его холостяцкого жилища красотой. От сатанинских рисунков не осталось и следа, на стенах были наклеены дорогие импортные обои, а пол покрывал модерновый линолеум. Несмотря на распахнутые форточки, в комнате витал запах свежей краски – кто-то перекрасил окна и двери. Совершенно невменяемый Клевахин заглянул в ванную, туалет и, добравшись до кухни, рухнул на стул, бессмысленно таращась на стены – все подсобные помещения были отделаны импортной кафельной плиткой, а на новой сантехнике пестрели фирменные заграничные наклейки. Бред!
Майор поднялся со стула, подошел к холодильнику и словно слепой нашарил там бутылку водки. Он почему-то совершенно не удивился, во-первых, как она там оказалась, а во-вторых,
