направить его, имевшего высшее медицинское образование, на борьбу со свирепствовавшим тогда сыпным тифом, сохранив за ним обязанности члена коллегии ВЧК. По решению ЦК РКП (б) 18 августа 1919 года Особый отдел возглавил сам председатель ВЧК Феликс Дзержинский.
Борясь с контрреволюционерами, Кедров зачастую перегибал палку – даже по весьма растяжимым понятиям того сурового времени. От его излишне крутых действий страдало и население, ни в чем не повинные мирные жители, и члены семей пускай и самых отъявленных врагов. Это отрицательное свойство комиссара успешно использовали белогвардейские публицисты, в том числе известный в эмиграции С. П. Мельгунов. Автора много раз переизданного «Красного террора в России» не смутило, что он, описывавший зверства большевиков, сам был благополучно отпущен за границу, хотя и являлся участником настоящего контрреволюционного заговора.
Деяния Кедрова были белогвардейцами значительно и сознательно преувеличены, но зерно истины зарубежные публикации, увы, содержали: вынужденная жесткость комиссара нередко перерастала в неоправданную жестокость.
Да… Жестокость Гражданской войны – вплоть до кровавого террора – была присуща ее участникам с обеих сторон. Но отличить жестокость от жесткости, крайнюю необходимость от своеволия порой трудно, а то и невозможно.
Принадлежность к спецслужбе, организации пускай и частично, но все же карательной, ставит перед ее сотрудниками много тягостных морально–психологических проблем. Безусловно, они не могли не мучить (особенно в последние годы) Фраучи–Артузова. Приходилось ли ему идти на какие–то компромиссы с самим собой, со своими нравственными представлениями и переживаниями?
Видимо, да. Но садистом он не стал…
Той же осенью 1919 года в ВЧК на ответственную работу – вначале членом Президиума, а затем заместителем председателя – пришел Вячеслав Рудольфович Менжинский. С этим умнейшим, исключительно образованным человеком, к тому же полиглотом (свободное владение без малого двумя десятками европейских и азиатских языков), Артузову выпало счастье работать рука об руку долгие годы.
Тогда же в ВЧК объявился знакомец Артузова еще по Петрограду семнадцатого года, причем на достаточно ответственной должности управляющего делами Особого отдела – Генрих Ягода. Тот самый, с которым они вместе под наблюдением сестры Веры кроили брюки из куска загадочного происхождения ворсистой ткани. Теперь Ягоду было не узнать: самоуверен, подтянут, одет в прекрасно сшитую военную форму.
Ягода приходился троюродным братом Якову Свердлову. В свое время Свердлов дал ему рекомендацию, но лишь на «рядовую работу». Однако, используя колоссальный авторитет умершего весной председателя ЦИК республики, Ягода достаточно быстро продвигался по карьерной лестнице. Менее чем через год Ягода уже член коллегии ВЧК и управляющий делами ВЧК. (Впоследствии Ягода вторично породнился со Свердловым, женившись на его родной племяннице Иде Авербах. Брат Иды, литературный критик Леопольд Авербах, возглавлял пресловутую РАПП – Российскую ассоциацию пролетарских писателей, нанесшую немалый ущерб развитию советской литературы.)
Очень скоро от былого приятельства Артузова и Ягоды не останется и следа.
Время было такое: все приходилось схватывать на лету, с полуслова понимать самые сложные вещи, замечать, улавливать все нюансы возникающих проблем, мгновенно оценивать обстановку, которая к осени девятнадцатого года накалилась до предела.
– Феликс Эдмундович только что ознакомил меня с телеграммой РОСТА{4}, – обратился Менжинский к Артузо–ву. – Черчилль объявил против нас крестовый поход. Феликс Эдмундович говорил, что насчитал четырнадцать стран, которые по призыву сэра Уинстона – потомка герцогов Мальборо – двинутся против нас. Несомненно, поднимет голову и засевшая в Москве контрреволюция: офицерье, буржуазия, вся нечисть, вплоть до охотнорядцев. Они постараются изнутри поддержать поход Антанты. В этом сомневаться не приходится.
Время, действительно, было трудное. Полчища генерала Деникина, наступая с юга, захватили Орел и угрожали Москве. На востоке вновь перешел в наступление Колчак. С трудом удалось отразить наступление на Питер войск Юденича. На западе представляли опасность поляки.
– Прекрасно понимаю вас, Вячеслав Рудольфович, – поспешил заверить Менжинского Артузов.
– Нам и сейчас нелегко, а дальше наверняка будет еще труднее, – чуть сдвигая густые брови, продолжал разговор Менжинский. – Вчера один сотрудник пожаловался мне: «Работаем как каторжные». Признаться, я даже сразу не нашелся, что и ответить. Но было бы непростительным малодушием от ответа уклониться. Тогда я ему сказал: «Великий итальянский художник Микеланджело тоже работал как каторжный, но бессмертие заработал».
Артузову невольно захотелось прервать Вячеслава Рудольфовича дополняющим: «А мы?» Но Менжинский уже упредил вопрос:
– И мы работаем как каторжные, и тоже во имя бессмертия, только не искусства, а нашего великого дела.
Именно так: великим делом считали свою борьбу оба собеседника, как и подавляющее большинство их тогдашних товарищей по партии и ЧК.
Закончил Менжинский разговор с Артузовым неожиданно – стихами:
Враг могуч и хитер! По местам, по местам! И настороже око и ухо; Бой повсюду пойдет – по земле, по морям И в невидимой области духа.
Артур Христианович почувствовал, что Менжинский, несмотря на всю сложность и опасность обстановки, настроен весьма оптимистично и этими стихами как бы определял программу действий Артузова. Вот только чьи это стихи? Ар–тузов никак не мог вспомнить, а спросить Менжинского не позволяло самолюбие. В студенческую пору не было сколь–либо заметного русского поэта, которого он бы не читал.
Артур Христианович быстро перебрал в уме множество стихов. И память его не подвела. По стилю и мысли – вроде бы Майков. Да, именно Аполлона Майкова читал ему сегодня для ободрения Менжинский.
В последнее время особоуполномоченный Особого отдела ВЧК работал с Менжинским рука об руку. Старый революционер, опытнейший конспиратор стал для молодого контрразведчика учителем, товарищем, а с годами и другом. Вячеслав Рудольфович всегда был рад дать младшему коллеге дельный совет, умел тактично предостеречь от ошибки. Артур Христианович на всю жизнь запомнил его предостережение: игра со слабым противником ослабляет и нас. Возьмите шахматиста: он расслабляется, если не встречает достойного отпора. А сильный противник заставляет его искать новые ходы, новые комбинации. Не гордись успехом из–за случайных неудач противника. Уверенность в себе, а стало быть, и настоящая радость приходят тогда, и только тогда, когда разгаданы его замыслы, предупреждены его планы.
Артузов хорошо понимал, что разведка и контрразведка требуют большой гибкости, проницательности, мудрости. Здесь нет и быть не может жестко заданных правил. Раз и навсегда принятые приемы неизбежно ведут к поражению. Понимал он и другое: борьбы, в которой заранее известны все шансы на успех, на свете не бывает.
Шансы, шансы…
За окном немое ночное молчание. В такую пору обычно хорошо думается. Человек полностью отключен от дневной суеты, глубоко сосредоточен на
