к внушению.
А оно, в свою очередь, подавило у голодной и искусанной клопами и вшами биомассы инстинкт самосохранения.
И обезумевшие толпы готовы были теперь и умирать, и убивать одновременно.
Развернулось небывалое по силе народное восстание.
Четырнадцатого июля истошно орущие 'Мочи аристократов!' толпы парижан и задрыг из предместий свергли монархию и провозгласили республику на развалинах Бастилии.
Опьянение победой было столь велико, что, не удовлетворившись 'свободой, равенством, братством' и прочим тунеядством, победители-голодранцы организовали кровавую мясорубку.
Гильотина заработала.
Полетели в усеянные мухами пахнущие трупным тухляком корзины головы 'врагов народа'.
Из ораторов этих сумасшедших дней стоит выделить тщедушного адвоката Максимилиана Робеспьера.
До революции он был мелким засранцем, в которого порядочный человек даже плюнуть бы побрезговал.
Революция же востребовала дар этого засранца — умение убеждать кого угодно в чем угодно.
Его речь была наполнена кроме пафоса, еще и рядами псевдологических утверждений, которые, что ценно для той ситуации, всегда завершались призывами к конкретным поступкам.
Толпа жаждала активных физических действий. И она их получила.
Программа, в необходимости последовательного и упорного осуществления которой убеждал парижскую шантрапу Робеспьер, была проста, как потная лысина Лужкова: 'Мочите везде! Мочите всегда! Мочите всех!'
С такой простой программой (экономику и социальные реформы — к чертям собачьим!) и блестящей риторической техникой Робеспьер легко стал лидером революции.
Однако, отправив на смерть тысячи французов, Робеспьер сам пал жертвой разыгравшихся ораторских страстей.
Восторженно внимавшие ему пиплы, не получив жратвы и работы, уже через пару недель столь же восторженно внимали уже другим болтунам, кричавшим о необходимости казнить Робеспьера и его озверевшую гоп-компашку.
Гражданские комитеты парижских секций замутили страшенную подлянку против отца французской революции. И после многочасовых прений приняли в ночь на 28 июля обращение к Конвенту, в котором одобряли 'спасительные меры, принятые против заговорщиков и изменников', заверяя 'в постоянной преданности властям Национального Конвента — единственному центру сплочения истинных республиканцев'.
Собрания секций бурными аплодисментами и криками одобрения приветствовало известие о мерах, принятых Конвентом для пресечения 'подлой измены' Робеспьера и его братвы.
10 термидора (28 июля) на Гревской площади французской столицы вместе с Максимилианом Робеспьером были гильотированы Сен-Жюст, Кутон и другие 'друзья народа' переименованные за одну ночь в 'заговорщиков и изменщиков'.
Переворот 9 термидора был проведен под лозунгом 'борьбы против тирании'.
Выступившие против Робеспьера контрики использовали его же собственные опорные и кодовые фразы (они не только во внушении применяются, но и в убеждении, а также в позиционировании).
А казнь неугомонного адвоката была преподнесена народу как 'торжество республиканских принципов'.
Таким образом, искусство убеждения ко времени первых революций из средневековой служанки богословия превратилось в мощный инструмент управления массами, в могучее средство трансформации жизни общества на всех его уровнях.
Итак.
С падением в большей части Европы оков церковной и сословной власти под воздействием революционных процессов в обществе публичные выступления становятся неотъемлемым атрибутом политической деятельности.
Убеждение прочно входит в повседневную жизнь европейцев.
И к середине XIX века митинги и собрания — и, соответственно, программирование пиплов с помощью приемов убеждения — составляют уже часть мировой культуры, так же как театр или литература. А техника ораторского искусства входит в программы обучения крупнейших университетов.
Да-да, друзья мои, несмотря на явные недоработки в теоретическом оформлении, убеждение — с барабанным боем и выстрелами пушек — вошло в мировую культуру, образовав ее становой хребет.
Кстати, сам оратор-программист перестал представлять из себя экзотическую фигуру.
Заговорили простые перцы — прогоревшие лавочники, попы-расстриги и студенты- недоучки.
Начали выступать и солидные сосисочно-пивные обыватели, в основном жители западноевропейских городов и США.
Таков вот итог развития искусства убеждения в период от Средневековья до Нового времени. Но возникает закономерный вопрос: откуда же оно, родимое, само-то пришло к нам?
И кто же, там, первым систематизировал правила риторики?
Глава 4. Откуда к нам пришло убеждение?
Я, пацаны, люблю Античность.
Ибо есть в ней и кайф, и здравый смысл, и прорыв в далекое будущее.
Период с VIII по VI век до н. э. был временем, когда Древняя Греция переживала подъем сразу в трех направлениях. В экономике. Науке. И в культуре.
Экономический подъем был связан с использованием греческими пиплами достижений научной мысли и наиболее эффективных ремесленных приемов других народов.
Именно Эллада и стала родиной возникшего в V веке до н. э. на базе судебных выступлений и политических дискуссий ораторского искусства, как науки убеждения (конечно, не без доли внушения и позиционирования), сочетающей в себе разноплановую практику, эксперименты и глубокое теоретическое обобщение.
И само слово, обозначающее данную науку, «риторика», греческого происхождения.
Оно восходит к греческому «ритор» ('оратор'), откуда и произошел термин «риторика» ('искусство подготовки и произнесения речи').
Классическая риторика содержала пять важнейших составных частей:
1. Разработка концепции и структуры речи.
2. Расположение речевого материала в соответствии с разработанным планом.
