туго уложенной кружком на голове, прикрытой по-старообрядчески платком, дочь Лукьяна в девичьи годы слыла в Косотурье первой красавицей. Вышла замуж за богатого заимщика из Камагана старовера Филата Бессонова. Пожить с ним долго не пришлось. В прошлом году в день успения Филат пьяный съел лист пельменей и тихо скончался, оставив молодой жене заимку, около пятисот десятин земли, два косяка лошадей и прочую живность.
— Ну што, Андриан? — спросил Сычев. — Похоже, снопы все свозил в кладь?
— Все-то все, вот только когда молотить будем? — начал осторожно Обласов. — Ладно, ведро стоит, а ежели ненастье?
Лукьян погладил черную с редкой проседью, в колечках, как у цыгана, бороду.
— Кончу свои клади, машину отправлю в Камаган к Февронии.
— А наши клади? — Андриан приподнялся с земли.
— Будет время — обмолочу, — ответил равнодушно Лукьян.
— В случае ненастья зерно может прорасти и тогда пропадет хлеб. — Обласов поднялся во весь рост. — Мужику погибель.
— А кто тебе велел складывать здесь? Вез бы в овин.
— Лукьян Федотович, ведь ты сулился обмолотить.
— Ладно, ладно, хватит об этом. Ты вот лучше своего Ваську приструнь, чтоб зря не бухтел среди народа насчет еды. Давно ли мясо ели. Не выбрасывать же мне мослы собакам. От костей навар добрый, жаловаться на еду молотильщикам нечего. А твой-то Васька горланит: третий день хозяин одни мослы варит да и хлеба дает в аккурат. Ишь ты, радетель какой нашелся для обчества, — закончил сердито Лукьян.
— Дак как же с кладью? — после минутного молчания вновь спросил Андриан.
— Не знаю. — Сычев отвернулся от собеседника.
Андриан перевел глаза на Февронию.
— Кладь тебе обмолотим, только отпусти Василия с машинистом ко мне в Камаган, — ответила женщина.
— Зачем он тебе понадобился? — спросил сердито Лукьян.
— Нужен. — Феврония поднялась на ноги, подошла к Андриану. — Платой не обижу, пускай поживет у меня до покрова, а там, может, срядимся и на зиму. Я поехала, — повернулась она к отцу.
— К матери-то заедешь? — спросил Лукьян.
— Буду. — Феврония направилась к тарантасу, где ждал ее Изосим. — Трогай.
Лошади дружно взяли с места. Андриан посмотрел вслед уехавшим. «Крутой, однако, у нее характер, вся в отца. А Василка можно отдать к ней в работники. До покрова и один управлюсь, а зимой ему и вовсе делать нечего дома. Хотя и рослый парень, но женить еще рано — девятнадцатый только пошел». — Андриан вздохнул и зашагал к своей лошади.
Резкий звук сошника, висевшего на дереве, известил молотильщиков о начале работы.
Лукьян стал помогать коногону накладывать хомуты на лошадей и пристегивать постромки к валькам ваги.
«А тот красавчик опять балясы с девками точит», — увидев Василия Обласова в группе молодых работниц, недружелюбно подумал Лукьян. — Я тебя, голубчик, потешу, — злобно пробормотал он, — разуважу вместе с отчишком.
Мстительный Лукьян скрывал до времени свою ненависть к Андриану за то, что тот на мирском сходе подбил косотурскую бедноту не давать Сычеву пастбище на Белоноговской пади. Молотить хлеб Андриана Сычев согласился из-за выгоды. Он знал: Обласову платить за молотилку нечем и тот будет вынужден отдать Василия в даровые работники на все время молотьбы хозяйского хлеба.
— Эй вы там, — прикрикнул Лукьян на молодежь, — будет баловаться! — Подойдя к ним ближе, распорядился: — Берите грабли, становитесь к барабану, а ты, Василко, вместе с Прохором будешь таскать солому на вершину зарода. Понял?
— Понять-то понял, но я до обеда таскал, замена бы должна.
— Никакой замены. Работай. Носилки лежат сам знаешь где. Подойдет Прохор, и начинайте. А вы перетряхивайте солому почище, а то зерна много идет в зарод, — обратился Сычев к поденщикам.
«Тебя бы встряхнуть, борова», — посмотрев вслед хозяину, который шел к барабану, подумал Василий и, повернувшись к девушкам, шутливо толкнул одну из них в солому. Остальные дружно навалились на Василия. Послышался смех, визг, на парня полетели охапки соломы.
Как выстрел, щелкнул кнут коногона. Медленно заворочался чугунный вал, хлопнул приводной ремень, и, набирая обороты, голодным волком завыл барабан. От неровно поданного снопа барабан на какой-то миг захлебнулся, выбросил на грабли уже измятую солому и вновь завыл, ожидая очередной добычи. Молотьба началась.
Зарод соломы с каждым часом рос в ширину и высоту. Василий со своим напарником Прохором едва успевали убирать ее от грабельщиц. Уставшие за день парни к вечеру уже с трудом поднимались к вершине зарода. Ноги утопали в соломе, и носилки приходилось нести на уровне плеч. Мокрые от пота рубахи прилипали к телу. Ноги в коленках начали подкашиваться. Каждый раз, спускаясь с зарода с порожними носилками, Василий с надеждой поглядывал в сторону хозяина, стоявшего возле подавальщиц снопов, и каждый раз Лукьян, встретившись взглядом с молодым Обласовым, как будто не замечал его немой просьбы о замене. Когда наступил короткий перерыв, Василий и его напарник в изнеможении повалились тут же на солому.
— Жмет Сычев на молотьбу, спасу нет, — закинув руку под голову, произнес Прохор.
— На нас жмет, а машина что, смазывай почаще и гоняй коней. На такой зарод надо две-три пары носильщиков, а не одну. Где нам успеть вершить?
— Будем сваливать как попало, — отозвался Прохор.
— Ясно. Раз хозяин не дает подмогу, пускай после молотьбы вершит.
На току вновь загудел барабан. Василий с Прохором, захватив носилки, начали спускаться с зарода.
— Прижимистый, черт. Небось, Савелия с Нестором не пошлет на зарод, — продолжал Василий.
— Хозяйские сынки, — Прохор сплюнул.
Парни подошли к работавшим грабельщицам. Там уже была большая копна соломы.
— Ребята, нам уже некуда отгребать, давайте поживее, — заглушая шум барабана, выкрикнула одна из девушек.
— А ты хозяина заставь убирать солому, — сердито сказал Прохор и сунул носилки под копну.
— Как же, пойдет он, дожидайся, — усмехнулась грабельщица.
Копна соломы поплыла на носилках к зароду.
— Выдергивай, — неожиданно для Прохора скомандовал идущий впереди Василий.
— Подняться бы надо на зарод, — несмело заговорил Прохор.
— Пускай Лукьян лезет. Раз не дает смену, будем сваливать где попало. — Василий потянул носилки из-под копны.
— Эй, ребята! — услышали они зычный голос хозяина. — Что выделаете? — Размахивая руками, Лукьян торопливо зашагал к парням: — Спрашиваю, пошто на зарод не носите?
— А потому, что сил наших нет, — угрюмо ответил Василий. — Почему смену не даешь?
