— Знаю Косотурье. Это недалеко от нашей станицы. Выходит, мы земляки, — сказал он с иронией. — А сейчас переходим к существу. Коммунист?
— Да, — твердо ответил Василий.
— Красный командир?
— Да. — Обласов вскинул голову.
— Что же, вопрос ясен, — закрывая папку, сказал равнодушно Дегтярев. — Ждите решения военно-полевого суда. Отвести, — приказал он дежурному казаку, стоявшему навытяжку у порога.
Василия втолкнули в общую камеру, которая находилась в подвале бывшей гостиницы Башкирова. На пол просачивалась почвенная вода, арестованные жались друг к другу на низеньких нарах. Городская электростанция не работала, и камера освещалась плошкой, которая больше чадила, чем давала света.
Василий забился в дальний угол нар, пытаясь уснуть. Но сон не шел. Сверху был слышен топот, раздавались пьяные голоса. Господа офицеры праздновали победу в Троицке.
Каторжный режим, недоедание, чуть ли не ежедневные побои сказались на организме Обласова, и он заболел. Провалялся в тюремной больнице недели две и был вызван вновь в контрразведку. У окна, заложив руки за спину, стоял, повернувшись спиной к Василию, какой- то незнакомый офицер. Допрос вел Дегтярев.
— А-а, если не ошибаюсь, старый знакомый, — увидев Обласова, заговорил он вкрадчиво. — Ты знаешь руководящий состав подпольного комитета и адреса коммунистов.
— Я ничего вам не скажу, никакой конспиративной квартиры не знаю.
— Что ж, тем хуже для тебя, — подчеркнуто спокойно заговорил Дегтярев. — Значит, ты по-прежнему не отказываешься от своих политических убеждений?
— Нет.
— А тебе не приходила в голову мысль, — продолжал бесстрастно Дегтярев, — искупить свою вину и вступить добровольцем в нашу доблестную армию?
Дегтярев поднялся из-за стола, прошелся раза два по комнате и остановился перед Обласовым.
— Допустим, за тебя ходатайствует одна уважаемая дама. Обсудив документы, которые она представила, мы считаем возможным отпустить вас под расписку о невыезде из Косотурья и обязательство не выступать с оружием против существующего строя.
— Передайте этой даме, что ее хлопоты напрасны. Никакой подписки давать не буду.
— Ах так! — развернувшись, Дегтярев что есть силы ударил Василия, пнул упавшего тяжелым кованым сапогом и выкрикнул яростно дежурному: — Убрать в третий карцер!
Поднимаясь на ноги, Василий бросил взгляд на говорившего о чем-то с Дегтяревым офицера и узнал Крапивницкого.
— Опять пришлось встретиться, господин поручик, — вытирая струившуюся из носа кровь, произнес он с трудом. — Забыли митинг в татарском полку? Теперь и сюда драпанули?
Подхватив Обласова, дежурный вывел его из кабинета.
Играя стеком, Крапивницкий, как ни в чем не бывало, обратился к Дегтяреву:
— Нельзя же так, Костя! Ведь ты его убить можешь.
— Туда ему и дорога. А вообще-то мне начинает надоедать эта история, смахивающая на бульварные романы. Прелестная незнакомка, верный слуга Личарда... А ну вас ко всем чертям! — выкрикнул он злобно.
— Я вижу, ты не в духе. Проигрался, что ли?
— Оставь меня в покое. Мутит со вчерашней попойки.
— Это мы поправим. — Подойдя к шкафу, вмонтированному в стену, Крапивницкий достал бутылку, два стакана и поставил перед Дегтяревым.
Приехал он в Троицк для набора добровольцев-мусульман по заданию капитана Курбангалеева и попутно выполнить одно, как он выразился, деликатное поручение. Еще до поездки в Троицк Крапивницкий встретился в Челябинске с Февронией, случайно узнавшей об аресте Обласова.
— Едва ли буду вам полезен, Феврония Лукьяновна. Дело тут сложное. Ваш знакомый — политический преступник и схвачен с оружием в руках, — заявил он, выслушав Февронию, и, помолчав, продолжал: — Мне, как офицеру, ходатайствовать об освобождении Обласова не подобает, — закончил он уже холодно и поднялся на ноги, давая понять, что визит закончен.
— Хорошо. С вашего разрешения я зайду к вам еще раз, — и незаметно для Крапивницкого вынула из сумочки небольшой замшевый мешочек и положила на стул.
В тот же день Крапивницкий послал связного к своему приятелю из троицкой контрразведки капитану Дегтяреву с просьбой приостановить дело заключенного Обласова.
Вторая встреча Крапивницкого с Бессоновой произошла уже в более теплой обстановке.
— Для того чтобы спасти Обласова от расстрела, нужно ходатайство сельской управы, председателем которой, очевидно, все еще является ваш уважаемый батюшка. В ходатайстве нужно указать, что косотурское общество берет Обласова на поруки и ручается за его политическую благонадежность. Это решение нужно адресовать атаману троицкого казачьего отдела для направления полковнику Дутову, от которого и зависит судьба Обласова. — Глаза Крапивницкого забегали по разложенным на столе бумагам. — Дня через три я выезжаю по служебным делам в Троицк и лично поинтересуюсь делом Обласова. Но, вы сами понимаете, Феврония Лукьяновна, что это будет связано с бо?льшими расходами, чем сумма, оставленная вами.
— Я постараюсь сделать все, что вы просите. Только прошу спасти Обласова.
С первым же поездом Феврония выехала из Челябинска.
Разговор с отцом был нелегкий.
— Ты все еще не забыла этого фармасона, зачем хлопочешь о нем? — выслушав дочь, заявил сердито Лукьян.
— Это мое дело, — пристукнула кулаком по столу Феврония. — Сделай то, что говорю.
— А ежели я не желаю, тогда как?
— Тогда очень просто: я напишу в Павловск, что ты убил Савелия.
— Ты что, рехнулась? — приподнимаясь с кресла, спросил, едва сдерживаясь, Лукьян. — На родного отца клевету возводишь.
— Клевету, говоришь? — усмехнулась криво Феврония. — А это что? — Вынув из кармана отцовский брелок от часов, отступила на шаг. — Узнаешь?
Глаза Лукьяна расширились. Тяжело ворочая языком, глотая воздух, спросил:
— Где взяла?
— Если забыл, припомню. Этот брелок Савелий нашел под кроватью жены. За несколько дней до самоубийства он передал мне его со словами: «Ворон заклевал голубку». Теперь понятно, по чьей вине ушел из жизни твой сын, мой брат? — Феврония плотно сжала губы и с ненавистью посмотрела на отца.
— Что ты хочешь? — прохрипел Лукьян, медленно опускаясь в кресло.
— Мне нужна бумага о благонадежности Василия, нужны деньги, столько, сколько я отдала Крапивницкому, — сто рублей золотом. А за это получишь свой брелок и я буду
