– Помяни, Танюшка, Веру Алексеевну! Может, они – самое последнее, что она приготовила в жизни.
Два-три дня после убийства Зыкин, как и все, был возбужден и ни о чем и думать не мог, кроме как о преступлении. Но вот наступил момент, когда он вдруг вспомнил – а ведь в ночь убийства он заснул, и парень, которого считали убийцей Савичевой, оставался не просто при спящем часовом, но и при открытой двери! Теперь все считают его невиновным именно потому, что он сидел в запертой камере – и значит, не мог пойти и убить жену исправника. И только он, городовой Зыкин, знает – заключенный-то был, считай, на свободе!
Зыкин, конечно, не был сыщиком – простым рядовым служакой. Но у него был от природы смекалистый ум, а полицейская служба научила видеть глубже и делать выводы. Сколько он тогда проспал, оставив двери незапертыми и, мало того, оставив ключи и от входной двери на виду? Да, он хорошо помнит – смотрел ведь на часы: больше двух часов. За это время всякого можно наделать! Выйти, убить и вновь вернуться в тюрьму! Ведь это же самое верное, чтоб никто не заподозрил! Ах ты бестия, какой же он хитрый, этот Юлиан!
Зыкин уже почти уверил себя, что так все и было. Нет-нет, не зря умные люди – следователи и судьи – доказали вину этого парня и осудили его. Он, конечно же он убил и Савичеву, и не преминул воспользоваться так удачно подвернувшейся случайностью – заснувшим дураком охранником! Сбегал, убил еще одну женщину, а удирать не стал. Зачем? Вот оно алиби – Зыкин слыхал это словечко от следователей. Его отпустили да еще и хором извинились, теперь живет припеваючи, говорят – с самой богатой невестой в городе женихается… А кто виноват? Он, Зыкин!
С каждым днем чувство вины все больше и больше мучило его совесть. Приехал из губернского центра новый следователь – по всему видать, толковый! И Зыкин надумал идти к нему с повинной. Страшно было, ох, как страшно! Еще там, в тюрьме, он поклялся себе, что никто не узнает о его проступке. Но тогда ведь он думал, что от сонливости его никто не пострадал. А оказалось – убита госпожа Макарова! Это совсем другое дело! С другой стороны: если он покается, его наверняка уволят – а он так свою службу любит! «Да что там уволят! – вдруг схватился за голову Зыкин. – Арестуют как соучастника! Дети малые осиротятся, а позор какой на меня ляжет!..»
Страх и сомнения мучили его, ночами он стал плохо спать. И вот однажды, совершенно измаявшись, сказал себе вслух:
– А если тот вурдалак возьмет и еще одну женщину загубит? Хоть свою молодую невесту? Как мне тогда жить – Бог мое молчание не простит, кровь ее на меня падет! Пусть делают со мной что хотят, но только я по совести – пойду и сознаюсь! А может, и пощадят, учтут?..
Теперь, когда Зыкин решился, его охватило лихорадочное нетерпение. Через день ему выпадало дежурить по управлению – именно тогда он и хотел потихоньку зайти к господину Петрусенко, покаяться. А там – будь что будет! И вот этот день настал. Рано утром, приняв дежурство, Зыкин стал поджидать приезжего следователя. Тот пришел часа через два, прошел в свой кабинет. «Пойду, пока он один», – сказал себе Зыкин и перекрестился.
Викентий Павлович узнал Зыкина. Круглое лицо с носом-уточкой и висячими казацкими усами – один из здешних полицейских. Сегодня видел его у входа, значит – дежурный. Видимо, принес какое-то сообщение или депешу. Кивнул приветливо:
– Заходите, заходите! Что-то для меня?
– Покаяться хочу, господин Петрусенко, сознаться! Грех на мне!
Неожиданно страстная речь и просительно-покаянный взгляд рассмешили следователя.
– Дорогой мой, я ведь не священник… Если, конечно, ваша исповедь не касается убийств.
– Как раз и касается, господин следователь! А я, может, единственный, кто про то знает, про ночь, когда Веру Алексевну убили!
Викентий Павлович взял Зыкина за руку, заставил отойти от двери и плотно ее прикрыл. Минуту подумав, запер на ключ.
– Так нам никто не помешает, – объяснил. – Садитесь сюда, напротив меня, так удобнее будет разговаривать… Как вас зовут?
– Городовой Зыкин!
– Ну, так я вас называть не стану… Имя-отчество-то как?
– Алексей Мартынович…
– Меня называйте Викентием Павловичем. Итак, Алексей Мартынович, как вы сказали? Ночь, когда убили Веру Алексеевну? Вы что же, были где-то поблизости от их дома? Дежурили в том районе?
– Не-ет… Я охранял в тюрьме осужденного. Накануне как раз в аккурат суд прошел, этого Кокуль-Яснобранского виновным признали, а наутро за ним приехать должны были. Вот я и охранял его в ту ночь…
Зыкин смешался, замолчал. Петрусенко уловил его смятение, подумал: «По пустякам так не волнуются!» Его охватило предчувствие какого-то необычного поворота дела.
– Вот что, Алексей Мартынович, – решительно произнес он. – Рубите сплеча самое главное, так вам сразу станет легче!
«А детали мы потом обговорим», – подумал про себя.
Зыкин взглянул на него благодарно и начал:
– Заснул я в ту ночь. Никогда такого не бывало за всю службу, а в ту ночь – как мешком по голове дали! И камеру открытой оставил…
Петрусенко присвистнул и вскочил на ноги. Быстро прошелся из угла в угол, Зыкин только поворачивал за ним головой, вжатой в плечи. Вдруг Викентий Павлович так же стремительно сел на место, пристукнул ладонями о стол. Глаза его были чуть прищурены и словно искрились.
– А ключи? – спросил он почти весело. – Ключи-то?..
Зыкин безнадежно махнул рукой:
– Чего там!.. В дверях камеры оставил. Оба… и от входной двери тоже.
– Ну, и что дальше?
– Так… два часа проспал или даже больше. Испугался поначалу, а потом гляжу – заключенный спит себе в камере. От сердца отлегло, думаю: «Он и не знал, что не был заперт…»
– Дальше можете не рассказывать, – махнул рукой Петрусенко. – Все ясно: сначала успокоились, решили, что никто не узнает. А теперь мучаетесь: вдруг убийцу покрываете?
– Как вы точно это сказали, господин… Викентий Павлович! Замучился… Готов понести наказание!
– Это успеется… Давайте с вами, Алексей Мартынович, вспомним – не было ли еще чего-нибудь необычного? Вам ведь и раньше приходилось охранять заключенных?
– Да уж ясное дело, бывало.
– А засыпать тоже случалось?
Зыкин покраснел и громко засопел.
– Никогда, как Бог свят – первый раз такое со мной! Все, теперь перед ночным дежурством буду сутки отсыпаться!
– А разве вы не отдыхали днем? – удивился Петрусенко.
– Вот и я о том же: привык отсыпаться после дежурства, а не вперед. Все молодым себя считаю, а годы-то идут!..
– А спиртного ничего не пили? Признавайтесь, коль уж начали!
– Нет, нет… Викентий Павлович, этого я на службе никогда, даже с собой не имею. Чаек
