Сапожник словно подслушал его мысли. Разговор со следователем оживил его воспоминания, потому что он вдруг криво усмехнулся:
– А господин исправник-то наш – ох, какой суровый! Конечно, ясное дело, какие уж к арестантам у него могут добрые чувства быть! Да только все ж таки…
– Вы что-то вспомнили? – Петрусенко весь подался вперед. – Расскажите, очень интересно!
– Вот вы говорите, я, мол, угрозы кричал… Наверное, так и было, да только ведь по пьянке это, без всякого худого умысла. А уж вот он как стращал – не приведи бог! Вот, помню, говорит как-то: тебя, говорит, как человека, судом судить будут. А случись бы такая поножовщина в краях, где буряты живут, тебя б, говорит, родичи-то пораненного к коню б за волосья твои привязали да и погнали бы коня в степь. А потом, говорит, там бы и бросили – коршунам на растерзание…
– Это что же он, про такие страхи в книжке какой-то вычитал?
– Нет, – уверенно покачал головой сапожник. – Уж так убедительно стращал, будто своими глазами видел…
Визит к сапожнику Синцову оказался как будто пустым. Он в самом деле провел ночь убийства Веры Алексеевны Макаровой не в Белополье, а в Сумах – это Петрусенко уточнил легко. Но странный разговор с Макаровым, который вспомнил Синцов, не шел у Викентия Павловича из головы. Хотя он и сам не мог понять – что в этом такого? Ну, допустим, был Макаров когда-то в Бурятии – что с того? И все же: что-то в этом было, что-то…
«Во всяком случае, – сказал сам себе Петрусенко, – версия с сапожником отпала. Значит, можно сосредоточиться на фуражечке Кокуль-Яснобранского… Куда ведет ее след? Что так обеспокоило нашего ясновельможного паныча?»
Он наведался в городской архив, полистал сборник подробных карт здешней округи. От слободы Климовка до имения в Битице можно было проехать кружным трактом в экипаже, но это ему не подходило. Напрямую путь был недолог, но его пришлось бы проделать пешком. Это Викентия Павловича не пугало, однако он решил – лучше поехать верхом.
Верхом ездить Петрусенко умел и любил. А тут как раз познакомился в клубе с местным коннозаводчиком господином Корсуном. Утром наведался к нему, и тот охотно дал следователю хорошего жеребца – резвого, надежного. Прямо от корсунских конюшен и тронулся: по мосту через речку Крыгу, через Климовку и дальше – по пути, который наметил по карте. Слева, вплоть до хутора Порозского, отделенная от него неширокой полосой леса, все время тянулась речка. Потом она ушла в сторону, и до хутора Локонского пошли открытые, почти степные места, изредка пересеченные оврагами.
На хуторах Викентий Павлович спешивался, стучался во двор, покупал у хозяев молока и хлеба, присаживался на лавку, заводил беседу… Однако ничего интересного для себя не услыхал. К концу второго часа пути он подъехал к большому селу Битица, чуть в стороне от которого расположилось имение князей Голицыных. Здесь пришлось выехать на дорогу, она и привела его к воротам, по обеим сторонам которых, грозно приоткрыв пасти, сидели белокаменные львы. Из небольшого привратного домика вышел, прихрамывая, сторож. Викентий Павлович спросил его об управляющем. Тот сказал, что искать его надо в конторской пристройке рядом с господским домом.
Долго тянулись два ряда великолепных платанов, временами открывались поросшие папоротниками поляны с беседками, группы причудливых кустарников, дорогу перебегали белки… Викентий Павлович даже придержал коня, пустил его тихим шагом, наслаждаясь видами. Это был настоящий рукотворный оазис среди унылых степных просторов. «Сколько же труда здесь – и скольких людей!..» – непроизвольно покачал он головой. Но тут показался и сам господский дом. Солнце, стоящее почти в зените, отражалось с почти нестерпимым блеском во множестве окон всех трех его этажей. Стены и башни обвивал плющ, террасы и балконы казались сплошным цветником. У парадного крыльца стоял высокий пожилой мужчина и, приложив ладонь ко лбу, всматривался в подъезжающего верхового.
«Видимо, услыхал стук копыт и вышел», – подумал Викентий Павлович, соскакивая и подходя. Как он и хотел, никто пока не догадывался о том, что он служит по полицейскому ведомству. Но и скрывать этого не было нужды. Легонько козырнув, он спросил особенным тоном:
– Вы управляющий имением князей Голицыных?
– Так точно, ваше благородие… Не знаю, правда, каких вы чинов.
– Я следователь… Впрочем, зовите меня господином Петрусенко. А вас как – по имени- отчеству?…
– Степан Григорьевич.
– Я сразу спрошу вас о деле, Степан Григорьевич, не возражаете? Меня интересует один день – вернее, поздний вечер, возможно даже, ночь… Это было не так давно, может быть, что-то припомните… В ночь на первое июля, когда в Белополье убили вдову Савичеву, не было ничего необычного у вас здесь, в имении? Я ничего не утверждаю, так, одни предположения. Прошу вас, подумайте, вспомните… Дело очень важное!
Управляющий дернул себя за длинный висячий ус:
– Вот, значит, как обернулось – вызнали-таки! А я тут голову ломаю, докладывать княгине, когда она приедет, или скрыть, пощадить паныча? А он небось сам и рассказал все, когда его допрашивали по тому делу?
Викентий Павлович лишь приблизительно представлял, о чем может идти речь. Но кивнул уверенно и бесстрастно:
– Что-то в этом роде… Однако, будьте уж так добры, расскажите-ка все поподробнее! Присядем…
Он сам опустился на скамейку с витой спинкой, рядом присел управляющий.
– Слушаю вас, Степан Григорьевич! Давайте по порядку, так сказать – протокольно.
… Свое имение в Битице Голицыны любили и часто бывали там. Князю нравилась здешняя охота на кабанов, княгиня любила устраивать праздники и приемы для местной знати, привозить с собой столичных гостей. Говорила: «Климат Малороссии для меня – бальзам! Даже лучше, чем в Италии!»
Вечером накануне первого июля Степан Григорьевич заработался: сверял счета за ремонтные работы, за отпущенное крестьянам сено с господских покосов, за проданный купцам лес… Когда подбил все итоги, было уже поздно. Он погасил свет, вышел на крыльцо и остановился, задумавшись. Дома, в Битице, ждала только жена – взрослые дети давно разъехались. А она знала, что муж, если сильно задерживается, может остаться ночевать прямо в конторке. Вот управляющий и думал: идти или постелить себе здесь? Но не успел ничего решить: какая-то тень метнулась от дерева к клумбе, а потом, согнувшись, – к веранде. Темный силуэт легко перепрыгнул деревянные перила…
Степан Григорьевич не вскрикнул. «Посмотрим, кто таков и чего затевает…» – сказал он себе. Боязни не было: он был физически очень силен. А еще ему было странно, ведь никто никогда не пытался забраться в имение! Местный деревенский народ был обязан князьям Голицыным своим устроенным спокойным существованием. На господский дом, в их представлении, был как бы наложен запрет – традиции, мораль… Даже сторожей специальных вокруг имения не было, только один у въезда да слуги, ночующие в дворовых пристройках. Лихих людей в округе не было, а случайные воришки просто побоялись бы в такое великолепие сунуться.
Управляющий тихонько двинулся, прижимаясь к стене, за темной фигурой. Незнакомец тоже продвигался вперед – от окна к окну, ощупывая каждое. «Ищет неплотно прикрытое!» – догадался Степан Григорьевич. «Хорошо ли Аграфена все закрыла?» – только успел встревожиться управляющий, как незнакомец присел около одного, стал возиться у створок.
