уговорить ее потерпеть с полчаса, потом все равно приходилось вставать. Люся со смехом начинала поправлять вкривь и вкось застегнутые пуговички и крючки на одежде дочери, расчесывать ей волосы и прилаживать как следует бант. А потом – открывать дверь и выпускать малышку.
Девочка считала гостиницу большим общим домом, где все ей рады. Катюша была очень общительной: с очаровательной непосредственностью она подходила к любому понравившемуся ей человеку, брала его за руку и говорила:
– Меня зовут Катя, я здесь живу с папой и мамой. А вы тоже здесь живете?
Теперь у Катюши в друзьях ходили почти все жильцы небольшой гостиницы и весь персонал – от управляющего до мальчишки-посыльного. И до того, как родители спускались в ресторан завтракать, она успевала обежать всех и поздороваться со всеми, начиная со швейцара. Нет-нет, она была воспитанной девочкой и знала, что так рано нельзя стучаться в комнаты даже к друзьям. Но если посыльного Пашку отправляли в какой-то номер с поручением, она тут же присоединялась к нему, а он по пути успевал рассказать ей все гостиничные новости. Когда Викентий и Люся спускались в ресторан, портье им тут же сообщал, где сейчас «барышня Катенька» в номере господ Потаповых, или во внутреннем дворике с болонкой Мимозой, или у кастелянши в бельевой… Родители со смехом вылавливали дочь и вели ее завтракать, если, конечно, она не успела уже с кем-нибудь перекусить.
Столик, где завтракали Петрусенко, стоял в уютной нише, у окна, затянутого плотной шторой, в стороне от других. Потому они, разговаривая вполголоса, не опасались, что их услышат. Накануне Викентий рассказал жене обо всем, что уже знал сам, и Люся все еще находилась под сильным впечатлением. Ей так не хотелось верить в виновность работника полиции – да еще такую виновность! Как только официант сервировал им стол и отошел, она сказала:
– И все же, дорогой, неужели ты совершенно уверен?
Викентий сразу понял, о чем она спрашивает. Накрыл рукой ее ладонь:
– Да, Люсенька, у меня сомнений нет. Как говорится: exceptis excipiendis – за исключением того, что должно быть исключено…
– Как это ужасно! Нет, я не сомневаюсь в твоих выводах, но все-таки… Убить двух женщин: жену и другую, тоже близкую! Викентий, а если все же этот молодой аристократ все сочинил, выгораживая себя?
– Думаешь, мне не горько от того, что придется назвать преступником полицейского? Но это так. Платон мне друг, но истина дороже.
– Amicus Plato, sed magis amica veritas, – усмехнулась Люся, повторив сказанное мужем по-латыни.
– Да-да, дорогая, истина дороже! И Юлиан Кокуль-Яснобранский, хоть и большой фантазер, на этот раз говорил правду.
Рассказывая о своих приключениях в ночь после суда, Юлик словно заново все пережил. Он так долго хранил это в себе! Тайна жгла его изнутри, просилась наружу, но кому он мог довериться? Очень хотелось открыться любимой девушке, Наденьке, ведь они оба мечтали о том, что между ними никогда никаких тайн не будет. Но Юлик уже давно не был наивным юнцом, понимал: его невеста хрупка и физически, и душевно, она может просто испугаться. И потом – ведь речь идет о ее тете, которую она оплакивает, и о дяде, которым она восторгается и который сейчас в ее глазах – трагический герой. Она может не поверить настолько, что с ужасом отшатнется от него! А ее родители? Они, без сомнения, станут на защиту семейной чести, а ему вновь достанется роль подозреваемого – теперь уже во втором убийстве…
Оставалось только молчать. И Юлику удавалось подавлять желание выговориться. Хотя, может, и не так уж успешно: не сдержался, дал понять Макарову, что не такой он простак – все знает и понимает, и может себя защитить! Наверное, не стоило этого делать, но не так просто обуздать свой авантюрный характер, свою гордость. И вот, наконец, Юлик нашел благодарного слушателя, которому мог рассказывать все без боязни, в самых мельчайших подробностях. Хотя, если быть точным, следователь сам его нашел и заставил заговорить. Но Юлик был рад: после первого страха и скованности он вдруг поверил Викентию Павловичу и видел, что тот тоже ему верит.
Юлиан и в самом деле рассказывал все так, словно вновь стоял, ухватившись рукой за кованые перила балкона, смотрел сквозь раздвинутые шторы в комнату, где разыгрывалась трагедия. Викентий Павлович не удивлялся, он хорошо знал, какие иногда запутанные, надрывные сюжеты преподносит жизнь. Только сказал Юлиану:
– У вас аналитический ум и быстрая реакция. Вы нашли единственно верное решение в той ситуации и тем самым спасли себя… Каково же вам теперь видеться с Макаровым и делать вид, что вы ни о чем не догадываетесь?
Юлик несколько смущенно засмеялся:
– Вы знаете, когда мы с ним увиделись первый раз после моего выхода из тюрьмы, – а это произошло не сразу, через несколько дней, его жену уже похоронили, – так я ему кое-что сказал…
– Вот как? – Петрусенко удивленно и осуждающе покачал головой. – Не выдержали, значит?
– Нет-нет, господин следователь! Совсем не то, что вы подумали! Я сказал: «Сочувствую вам… Такая трагедия…» Я имел в виду главную для него трагедию: то, что Надя стала моей невестой и не достанется ему, – а значит, напрасно он шел на преступления, убивал женщин. Но ведь никто не понял! И Наденька, и ее родители решили, что я выражаю соболезнования. Да и сам Анатолий Викторович именно так понял мои слова.
– Вот и хорошо, что он не догадался! Иначе бы вам, Юлиан, грозила большая опасность.
– Да ну, что бы он мне мог сделать! Я же не беззащитная женщина…
Интонация молодого человека заставила Викентия Павловича встать, обойти стол и положить руку на плечо Кокуль-Яснобранского.
– Быстро выкладывайте все! Я же вижу – не удержался, проговорился! Притом намеренно… Как мальчишка!
– А чего он! – Юлик вспыхнул, потому что сам понял, как по-детски звучат его слова. И все-таки закончил: – Ведь совсем нагло, при мне, ухаживает за моей невестой! Пользуется тем, что она его любит, как ребенок. А меня просто в расчет не берет! Вот я и дал ему понять, что со мной стоит считаться…
Юлик рассказал Викентию Павловичу, как ловко завернул он разговор на узлы и даже объяснил Наденьке, приблизительно, конечно, каким образом завязывается секретный бурятский узел. Ясно, что такого откровенного намека Макаров не мог не понять и сделал один-единственный, совершенно правильный вывод – Кокуль-Яснобранский видел и слышал всю сцену убийства им жены! Несколько минут Петрусенко задумчиво глядел на Юлиана, потом кивнул, приняв решение.
– Попробуем влезть в шкуру господина исправника… Теперь он знает, что у его преступления есть свидетель. Но Анатолий Викторович человек умный, наверняка уже все просчитал и понял, что вы, Юлиан, тоже в ловушке. А значит, будете молчать… И все-таки, такое страшное преступление – два убийства, да еще и собственной жены! Он сильно рискует… К тому же вы – соперник. А?
– Нет-нет! – решительно замотал головой Юлик. – Он наверняка уверен, что я буду молчать! А насчет Наденьки… Мне кажется, господин Макаров уже смирился с тем, что она для него недостижима. Внешне у нас с ним даже приятельские отношения… Родственные!
