Напротив нас живет молодая негритянка (т. е. афроамериканка) с ребенком лет шести. Она обладает мелко-кудрявой черной шапочкой волос, ярко-бело-зубой улыбкой и страстной любовью к цветочкам в горшочках. Каждое утро она выставляет эти яркие цветочки-горшочки возле своей двери, и мне кажется, что эта оранжерея с каждым днем всё разрастается. На перилах соседкиного балкона так же неизменно каждое утро появляются горшочки с цветами. Вечером это красочное оформление убирается в квартиру.
— Завлекает. — Говорит дочь.
— Кого? — не понимаю я.
— Как кого? Мужа моего! Такое счастье на её лице при каждой встрече! Она явно хочет его усыновить.
Отсмеявшись, я говорю:
— Но смотри, как здорово, цветочки у порога. Выглядит, как приглашение — заходите, не стесняйтесь.
— Ну да! Здесь просто так в гости не ходят, и соль или луковицу не одалживают.
Да, это мне известно. Соль или луковицу одалживают в России.
Дата отъезда свалилась вдруг. Куда исчезли две недели? В памяти — магазины, витрины, ужастики, тихие американцы, попугаи, цветочные горшочки, значки со шкатулками, каток с фигуристами, кружки с портретом Кеннеди, медленно вращающаяся за стеклом Америка…
Дети провожают нас в аэропорт. Беспокоятся о предстоящих нам опять пересадках и о нашем «английском». Зять улыбается. Вот не помню, он здесь так научился улыбаться, или до Америки тоже умел? Да — вспоминаю — и раньше так улыбался. Наверное, ему просто хорошо везде, и в Америке тоже. Во всяком случае, о возвращении он пока не заговаривает. А дочка по Израилю скучает. Неужели можно скучать по этому базарному гвалту, многорукому размахиванию, скученности домов, машин, людей, вечной необязательностью всюду и во всем и прочему, прочему.
Последний перелет, последний рейс «Амстердам — Тель-Авив». По «рукаву» входим в самолет и — о! — слышим знакомую и родную речь. Смуглые стюардессы сверкают белыми зубами — шалом! Все просто и понятно, мы уже почти в Израиле. Летим. Дают поесть что-то не очень вкусное, и любезности гораздо меньше. В Бен-Гурионе на паспортном контроле нас спрашивают, откуда мы прилетели. Америка! — говорю я на «чистом иврите». Получаем в паспорта штампы и проходим. Мы — дома. Впервые я покидала Израиль и впервые возвращалась в него — домой. А домой всегда хорошо возвращаться.
Ни одно путешествие без приключений не обходится, на то оно и путешествие. Пересадка с израильского самолета на самолет, летящий в Атланту, была в Брюсселе, и при проходе на посадку нас (только нас двоих!) задержали. В конце концов, нас впустили в Америку, т. е. в самолет, но, предварительно вывели из очереди и подвергнули ЛИЧНОМУ ДОСМОТРУ. От одних этих двух слов веет арестом, обыском, допросом и прочими скверными штучками, о которых читано-перечитано в популярной литературе.
Хотя никто таких слов — «личный досмотр» — не произносил, а если и произнес нечто подобное, то, разумеется, не по-русски, а потому было нами не понято, и всё произошло быстро, тактично, с мягко-вежливыми, и даже как бы извиняющимися улыбками за причиненные «маленькие неудобства». В самом деле, что такого особенного? Завели в кабинку с занавесочками (мужа в одну, меня в другую; я в сопровождении «форменной» сотрудницы, он — сотрудника). Больше было страху, чем дела, даже не страху — нет у меня ни наркотиков, ни оружия, даже пилочка для ногтей предусмотрительно (в газете вычитали) засунута в сданный багаж, так что чего бояться? Это они, американцы, теперь всего боятся после ужасного теракта и разрушения своих символов — «башен-близнецов», ведь всего месяц прошел, и Америка еще не пришла в себя и может быть, уже никогда не придет.
«Форменная» девушка жестами показывала, что я должна делать. Снять туфли — пожалуйста. Снять пиджак — вот вам пиджак. Заглянула в туфли, помяла руками пиджак. Улыбнулась, показала жестами: расставить руки, расставить ноги. Провела по телу какой-то штукой (бомбоискателем!), потом деликатно ощупала меня руками. После этих процедур я надела свои вещички, и мы обе вышли. Но это было еще не всё. Она взяла мою сумочку и, перевернув над пластмассовой коробкой, всё оттуда вытряхнула. То же проделала и с косметичкой. Прощупала у сумки подкладку, улыбнулась и жестом показала, что можно складывать всё обратно. И ушла. Я стояла, глядя с изумлением на рассыпанное добро. Среди бумажника с деньгами, записной книжки и всяких мелочей, существующих исключительно для того, чтобы поддерживать фейс в надлежащем виде, сверкнули прозрачные камушки. Не бриллианты, но всё же. Мои потерянные серебряные сережки с фианитами! Я ведь раз пять перетряхивала эту сумку после возвращения из летней поездки в Россию, и не нашла их. Не чудо ли? Так что от личного досмотра я еще и компенсацию (даже радость) извлекла. Чего нельзя сказать о моем муже. Он со смущенным лицом раскладывал по карманам ключи, кошелек и прочее, ясно было, что никакой радости ему не досталось. Не может повезти всем, заключила я. Тем более что он ничего и не терял. В самолет нас провели уже самыми последними. А за что нас (только нас!) подвергли обыску, таких с виду приличных людей? Или за то, что мы из Израиля, кишащего террористами, или, что мы не американцы? «Потому что мы не знаем английского, и не ответили на какие-то вопросы, — изрек мой муж и добавил: — Вернемся домой, иди на курсы! Хватит унижений!»
Однако дорожные приключения на этом не закончились. Только мы обосновались на своих местах, и только я успела поделиться своей приятной новостью, подошел молодой мужчина в форме и позвал мужа за собой. И нет его и нет. Вот-вот взлетим, а мужа не отдают. На этот раз точно арестовали! Я встала и с возмущением произнесла:
— Where is my husband?
Уже приготовилась идти на выручку, но, о счастье! — мужа вернули! Он шел по проходу, и только сел, как самолет поехал к месту взлета. Оказалось, что у нашего чемодана потерялась бирка, и муж должен был его опознать (как вычислили владельца — загадка). Как он объяснялся, уму непостижимо, но все-таки сумел подтвердить, что чемодан наш, и вернулся, довольный собой. «Хорошо, что чемодан вообще не отправили обратно в Израиль, — резюмировала я, — там ведь все наши подарки! — И добавила: — Учи английский, дорогой!»
Я еще была не в курсе, что чемоданная эпопея на этом маленьком недоразумении отнюдь не закончилась, но об этом потом.
В данный момент я лишь пришла к выводу, что мы отправились в путешествие в не самое удачное время, а потому удивляться и, тем более, оскорбляться «личным досмотром» не следовало. После посягательства на американские устои, на безмятежный до сих пор образ жизни, американцы будто проснулись и с подозрением стали относиться ко всему, что не является американским достоянием, будь то человек, или багаж. Странно даже, что нашу объемистую сумку и туго набитый чемодан только просветили, а не перетряхнули, как у некоторых. С нас всего-то сняли туфли и пиджаки, проверили мою сумочку и, в результате этого неуважительного ко мне действия, я обрела свою драгоценную потерю. Радоваться надо! А если еще вспомнить все треволнения с приобретением билетов, радоваться надо в
