— Перепили малость, сэр? — нагло поинтересовался один. Я размахнулся, будто собираясь дать ему подзатыльник, и он поспешил отскочить.
— Позвольте помочь вам, сэр, — вызвался другой, протягивая мне руку. Я принял его помощь, ибо голова у меня кружилась, а колено ныло от боли. Опираясь на его руку, я поднялся, глядя на качающуюся площадь. Мальчишки тем временем развернулись и, сверкая пятками, исчезли в тумане.
Только позже я обнаружил, что они стащили из Моего кармана десять шиллингов и мешочек табака.
Хромая, я доковылял до дома Ла Тренти. Привратник в полосатой ливрее с бантом на плече смерил меня подозрительным взглядом. Я представился, объяснил цель своего визита и только тогда почувствовал, что от меня несет помоями. Сконфузившись, я оглядел себя. Вся моя одежда, кожа, парик, каждый волосок на теле, — все пропиталось вонючей грязью, налипшей на меня при падении. Я смердел, как сточная канава, как навозная куча. И выглядел не лучше. Было ясно, что привратник принял меня за бродягу, ибо он воротил от меня и нос, и глаза.
— Ваша госпожа назначила мне встречу, — вновь замямлил я. — Со мной только что произошел несчастный случай, на меня наехала карета. В таком виде я не могу предстать перед ней. Пожалуйста, передайте, что я не забыл про нашу договоренность и приду в другой раз…
Мой голос оборвался, и в ту же минуту в доме нетерпеливо зазвонил колокольчик. Привратник развернулся на каблуках, взбежал по ступенькам в прихожую и закрыл за собой дверь. Я нерешительно топтался у крыльца. Надеяться было не на что. Я уже собрался уходить, как вдруг дверь вновь отворилась, и ко мне вышел другой слуга. Мадам Тренти услышала мой разговор с привратником, сказал он. Она глубоко мне сочувствует, но все же настаивает, чтобы я зашел прямо сейчас. Мне предоставят все необходимое, чтобы я привел себя в порядок, а затем мы с ней сможем побеседовать, как и договаривались. Выбора у меня не было; мадам Тренти не принимала возражений.
Каменнолицый привратник вновь появился и с живостью, которой я никак не ожидал от него, проводил меня до порога и передал второму слуге. Вместе с ним я поднялся по лестнице и оказался в маленькой комнате, обставленной как мужская уборная. Здесь были медная ванна, умывальник, кувшин, помада для волос и принадлежности для бритья. Не спрашивая, почему в доме одинокой женщины имеется комната, предназначенная для мужчины, я позволил себя раздеть, и едва успел вытащить из кармана пальто письма Фоули, как мою грязную одежду унесли бог весть куда.
Я погрузился в воду, тщательно вымылся, и лишь когда стал подниматься из ванны, понял, что при падении ударился головой сильнее, чем думал, ибо у меня начались видения. Стоя голый перед окном, я обтирался полотенцем и ждал, когда мне принесут одежду, как вдруг туман внезапно рассеялся, и я увидел Элис. Держась за ограждение, она, прищурясь, смотрела на дом мадам Тренти — прямо на меня. Ее глаза сверкают яростью, или мне это только чудится? Я стиснул в руках полотенце, зажмурился, тряхнул головой и вновь открыл глаза. Туман был все такой же густой. Элис не было.
Прежде чем я успел осмыслить случившееся, появился лакей с одеждой. Облачившись в пурпурный камзол с вышивкой, черные бриджи, белые чулки, темно-синий сюртук и модный парик, я оглядел себя в зеркало. Как ни странно, я впервые не казался себе кривобоким — то ли от удара головой у меня Притупилась острота зрения, то ли новый туалет скрыл все недостатки моей внешности. Как бы то ни было, смотрелся я не хуже любого денди с Ковент- Гарден. Я сбрызнул себя одеколоном и спустился вниз — нарядный, душистый и довольный собой.
Гостиная мадам Тренти поражала воображение: мебель во французском стиле, золоченая оттоманка, оригинальный карточный столик, комод из красного дерева, на обитых серовато-зеленым дамастом стенах — большое зеркало в позолоченной раме и модные картины. На одной из них был изображен похотливый джентльмен, подглядывающий за дамой в туалетной комнате. От этого в моем воображении сразу возникло недавнее видение. Но мое внимание привлекло зеркало над камином. Именно эта вещь вспомнилась мне, когда я наблюдал за уличным гобоистом; именно эта вещь всплыла в моем подсознании, когда я лежал в обмороке на улице. Вот что тянуло меня в дом мадам Тренти.
Смотрел я не на само зеркало, а на его обрамление. На нем почти в натуральную величину была запечатлена выступающая из камышовых зарослей Венера. Как живо я представлял Партриджа, вырезающего ее фигуру. Она была бесподобно красива, но меня, помнится, заинтересовала другая деталь на раме. Над головой Венеры порхали два крылатых мальчугана. Они держали щит, похожий на тот, что висел над головой торговца рыбой. Только этот был золоченый и вместо устриц и сельдей украшен монограммой его владельца. Я прищурился, разбирая замысловатую вязь. Она была точно такая, какой я ее помнил. С буквами «М. К.».
Мадам Тренти сидела в кресле с муаровой обивкой. На ней было бледно-голубое платье, из-под которого выглядывала ажурная нижняя юбка цвета слоновой кости, в волосах — белый пушистый помпон, лицо, как и прежде, тщательно запудрено и нарумянено. Я поклонился ей. Она кивнула в ответ и взмахом веера пресекла мои попытки поблагодарить ее за помощь.
— Я рада, что вы освежились после выпавшего вам тяжкого испытания, мистер Хопсон. Этот костюм вам очень идет. Присаживайтесь, прошу вас. Хотите чаю?
Мне следовало бы знать, что знатной даме несвойственно оказывать подобный прием мастеровому, но я не анализировал ее поведение. Я был так зачарован инициалами над ее головой, которые, возможно, принадлежали автору письма в моем кармане, что не мог размышлять ни о чем другом. Я опустился в кресло напротив нее, пытаясь придумать, как завести разговор на интересующую меня тему. Она обольстительно улыбнулась мне, словно я занимал в обществе равное ей положение и она хотела произвести на меня впечатление, и стала засыпать меня вопросами. Что приключилось с Партриджем? Как произошла эта трагическая смерть? Как оказалось, что именно я нашел его тело? Она спрашивала и спрашивала, не давая мне возможности задать свой вопрос так, чтобы не проявить невежливость, что для меня было бы равносильно поражению. Поэтому мне ничего не оставалось, как отвечать ей и ждать удобного случая, чтобы спросить про зеркало. Когда я поведал ей про увечья Партриджа, она побледнела, но упоминание имени Монтфорта еще больше взволновало ее. Она судорожно замахала веером и попросила меня передвинуть заслонку, чтобы защитить ее от жара.
— Мадам, — сказал я, воспользовавшись этой короткой заминкой. — Смерть Партриджа вызывает у меня огромное недоумение. Но есть еще одно дело, о котором я хотел бы вас спросить. Я помню, что Партридж делал раму для зеркала, которое висит над вами. Скажите, это ваши инициалы на щите?
Мадам Тренти молчала, медленно водя ладонью по резному подлокотнику кресла.
— Мистер Хопсон, — наконец заговорила она, — я не совсем понимаю, какое отношение это имеет к нашей беседе, но раз уж вы спросили, отвечу. Мария Тренти — псевдоним, придуманный моим отцом. Я — урожденная Мария Кармина. — Это было сказано надменным тоном. Она обращалась ко мне не по-дружески, а так, будто отчитывала нахального лакея.
Я порылся в кармане — благо, у меня хватило ума уберечь письма — и передал ей страницу, которую прислал мне Фоули.
— Минуту терпения, сударыня, и вы все поймете. Это письмо адресовано лорду Монтфорту. Под ним те же инициалы — «М. К.». Это вы писали?
