таким же успехом она могла бы сказать: «Это мой стул» или «Это Мое платье».
— Говоря по чести, ваши притязания несколько удивляют меня. Какие у вас есть доказательства?
Она поджала губы.
— Мистер Хопсон, для юноши вашего возраста вы весьма скептичны.
— Возраст тут ни при чем, — сухо отвечал я. — В Лондоне полно подкидышей, и мне просто любопытно, как вы установили, что Партридж — ваш ребенок?
— Хорошо, если вы настаиваете, я объясню. Я пришла в тот сиротский приют и просмотрела учетные книги — они у них называются приемные книги. Как видите, мисс Аллен указала точную дату, когда мой ребенок был помещен туда, — в день открытия. Приют открылся 25 марта 1741 года. Я сверилась с записями и определила, что мой ребенок — тот, которого за исключительный талант резчика отдали в ученики к Чиппендейлу.
Я хотел верить ей, но что-то во мне противилось. Как ей удалось так легко найти Партриджа, недоумевал я, когда сам он, несмотря на все попытки, так и не смог отыскать родителей? Неужели мой умный талантливый друг и впрямь является отпрыском этого коварного существа и гнусного Монтфорта? В нем не было ни малейшего сходства ни с ней, ни с ним. Ее рассказ казался вполне правдивым, слезы — более чем убедительными, но я не мог отделаться от ощущения, что наблюдаю игру блестящей актрисы, а не излияние скорби убитой горем женщины. Мадам Тренти не выказала ни единого чувства, присущего матери. В ее лице не отразилось муки, когда я поведал ей об ужасной смерти Партриджа. Напротив, как мне теперь вспоминается, она была шокирована, удивлена, пожалуй, даже раздосадована. Словно его смерть спутала ее планы.
— Зачем вы послали Партриджа к лорду Монтфорту? Какой в том был смысл, если вы знали, что тот не желает встречаться с вами и бросил своего сына? Разве вы не догадывались, что он отвергнет его? Неужели вы, мать, не чувствовали, что жестоко посылать его к нему?
— Я смотрела на это иначе. — Она вскинула брови, недовольная моей критикой. — Партридж имел право на то, чтобы Монтфорт признал его своим сыном. Я его жена, и у меня тоже есть права. Я хотела доказать ему, что от меня нельзя отмахнуться, как от презренной куртизанки. И я, и Партридж, мы оба заслуживали справедливого отношения.
— Вам нужна была справедливость или деньги?
— А разве это не оДно и то же? Как еще, если не деньгами, мог бы Монтфорт искупить свою вину?
— Лорд Монтфорт прежде платил вам? — Возможно, что с того?
— А в последнее время платежи прекратились? Поэтому вы стали искать его?
Она раздраженно замахала веером. Я понял, что попал в цель.
— Вообще-то, вас это не касается, мистер Хопсон. По-моему, вы забываетесь. А теперь, когда я выслушала ваши жестокие обвинения, не соизволите ли вы сообщить мне то, что я должна знать? Кто душеприказчик Монтфорта и его главный бенефициар?
— Зачем вам это знать?
— Я хочу довести до их сведения, что я — мать его незаконнорожденного сына. Я намерена предъявить свои права на наследство.
— У вас есть доказательства того, что бракосочетание имело место?
— Брачное свидетельство, вероятно, среди бумаг Монтфорта. У меня есть документы, подтверждающие, что он посылал мне деньги на протяжении последних девятнадцати лет.
Без брачного свидетельства она вряд ли могла на что-то претендовать. То, что я знал о Монтфорте и его методах обольщения, не оставляло сомнений в том, что церемония бракосочетания была фарсом, устроенным исключительно для его удовольствия. Тем не менее я не счел нужным говорить о своих подозрениях. Я назвал Уоллеса, сообщил, где его искать, и посоветовал ей связаться с ним. Записывая для нее на листке бумаги необходимые сведения, я вдруг почувствовал, что тепло комнаты, мягкое кресло, аромат ее благовоний душат меня. Мне не терпелось уйти из этого дома, из этой гостиной, от ее лицемерия. У меня оставалось еще несколько вопросов к ней, но после всего, что я пережил в этот день, меня начинала одолевать усталость, разум затуманивался, и я уже был не в состоянии сформулировать эти вопросы.
Не заботясь о приличиях, я наскоро попрощался с ней, пообещав снова зайти при первой Же возможности. Как же мне стало хорошо, когда я вышел на улицу и полной грудью вдохнул кислый лондонский воздух. Здесь грязь не пряталась под пудрой и благовониями; навозные кучи и лужи были на виду, и их просто следовало обойти, чтобы не замараться. Сворачивая с площади, я вдруг услышал за спиной грохот мчащегося экипажа. От страха у меня неистово забилось сердце. Неужели еще один сумасшедший возница вознамерился раздавить меня? Я метнулся к ближайшим воротам, надеясь, что под их защитой я буду в безопасности, и увидел, как экипаж резко затормозил возле меня. Из глубины кареты показалась рука в перчатке — женская — и открыла окно.
В проеме появилась Элис. Она протягивала мне шкатулку Партриджа.
— Добрый день, мистер Хопсон, — поздоровалась она, холодностью отвечая на мою радостную улыбку, что меня невольно насторожило. — Довожу до вашего сведения, что мастер по замкам не в состоянии открыть вашу шкатулку; он не может найти замочную скважину. С подобными механизмами он еще не сталкивался. — Почти без паузы она продолжала ледяным тоном: — Как и с кем вы проводите свой досуг, меня не касается. Но раз уж я встретила вас, позвольте заодно и предупредить, что отныне я не желаю принимать вас в своем доме по делам личного характера. И ваше приглашение в театр мы с братом вынуждены отклонить.
— Ничего не понимаю. — Я забрал у нее шкатулку. — Я чем-то вас обидел?
— Вряд ли вы способны меня обидеть. Вам известно, что я — человек прямой, и, поскольку вы сами напросились, теперь не взыщите. Вы только что проводили время в обществе женщины, услугами которой заручиться проще, чем нанять экипаж.
Я был возмущен. Как же быстро она делает выводы. Неужели и впрямь считает, что я падок до чар мадам Тренти?
— Ваш упрек совершенно необоснован. Мадам Тренти — клиентка Чиппендейла. Я заходил к ней, чтобы расспросить ее о Партридже.
— И поэтому вы стояли голый в окне? Взгляните на себя — расфуфыренный, как ее домашняя обезьянка. Если вы таким способом ищете правду о судьбе вашего несчастного друга Партриджа, делайте это без моего участия.
— Она одолжила мне эту одежду только потому…
Не дослушав меня, Элис стукнула кулаком по стенке кареты. Кучер хлестнул лошадь, и карета покатила в туман. Я стоял в замешательстве, провожая взглядом исчезающий в серых клубах фонарь на задке экипажа.
Глава 10
Фоули прибыл утром следующего дня, несколькими часами раньше, чем ожидалось. Прежде чем он успел спросить меня, его перехватил Чиппендейл, который не мог обойти вниманием столь изысканно одетого (хотя и незнакомого) гостя, заглянувшего в его владения. Здесь я должен сказать, что мой хозяин любил тайком наблюдать за новыми заказчиками, впервые попадавшими в его салон. Чтобы добраться сюда, они должны были прошагать пол-
