К нам присоединились лакей и служанка, которой я нагрубил при входе.
— Эта спальня вашей госпожи? — осведомился я. — Боюсь, ей стало плохо, а дверь заперта.
Они кивнули.
— Очень странно, — сказала девушка. — Когда час назад я приносила ей завтрак в комнату, она была совершенно здорова.
— Она ожидала посетителей?
— Насколько я знаю, только мистера Чиппендейла.
— И вы проводили его к ней?
— Он сказал, в том нет необходимости, он знает дорогу.
Я изумился про себя: слова служанки подразумевали, что Чиппендейл был в близких отношениях с мадам Тренти. Мне и в голову не могло прийти, что подобные женщины импонируют требовательному вкусу моего хозяина. Я всегда считал, что он глух к позывам плоти.
— Когда вы приносили завтрак, вы входили в эту дверь? — вновь обратился я к служанке.
— Нет, сэр, я поднималась по черной лестнице.
— Покажите, где это.
Девушка подвела нас к комнате рядом со спальней мадам Тренти. Она была убрана как будуар. Напротив входа находилась другая дверь, поменьше. Я ее не сразу заметил, поскольку она была обита таким же розовым муаром, что и стена, и сливалась с ней. Лакей отодвинул щеколду, и мы ступили на маленькую площадку, от которой узкая лестница вела куда-то вниз, вероятно, в кухонные помещения. Несколькими футами дальше я увидел вторую дверь. Она была приоткрыта.
— Вход в спальню мадам, которым пользуются слуги, — объяснил лакей. Он прижался к стене, пропуская нас в комнату.
Спальня мадам Тренти поражала роскошью. На стенах, завешенных китайской бумагой,[24] среди зарослей бамбука, искривленных деревьев и чудовищно ярких цветов порхали диковинные птицы. В одном углу стоял большой туалетный столик с зеркалом, обтянутом розовым шелком. Поверхность столика была заставлена флакончиками с серебряными крышками, шкатулками, украшенными эмалью, фарфоровыми подносами с косметикой, пуховками, помадами, духами и пудрой. В жизни не видел такого обилия парфюмерии.
Стоявшая напротив кровать была столь же богата: над изголовьем в форме пагоды изрыгали огонь черные лакированные драконы, с балдахина свисали пышные складки бледно-голубого дамаста. Обычно занавеси бывают искусно собраны, чтобы хозяину кровати легко дышалось во время сна, но сейчас они были кем-то содраны с креплений и в беспорядке болтались над кроватью, словно сохнущее белье на веревке.
Я прошел к кровати и откинул полог. Моему взору предстало море мятых простыней, перекрученных валиков и сбитых одеял. Посреди этого хаоса громоздился какой-то покореженный предмет. Я не сразу сообразил, что смотрю на мадам Тренти. Она была без парика, и ее тонкие волосы мышиного цвета разметались по подушке, словно водоросли. Ее горло перетягивала полоска белого кружева, которым, вероятно, некогда были оторочены оборки ее лучшего платья. Лицо имело синевато-восковой оттенок, глаза выпучены, язык вывалился изо рта, — видимо, она хватала ртом воздух, пока не задохнулась.
Я сдернул с нее удавку и прикоснулся рукой к шее. Она была еще теплая, но пульса я не нащупал. При прикосновении ненависть, которую я недавно испытывал к ней, трансформировалась в некое иное чувство. Не скажу, что мне было жаль ее, хотя в смерти она казалась еще более хрупкой. Меня не захлестнули паника и волнение, как в те минуты, когда я стоял перед трупами Монтфорта и бедняги Партриджа. Возможно, я уже привык находить мертвецов, ибо страх проснулся позже. Нет, пожалуй, в первые мгновения я был просто раздосадован. Тренти скончалась прежде, чем мне удалось поговорить с ней; те скудные сведения, которые я мог бы вытянуть из нее, умерли вместе с ней.
Я сразу понял, что убийство мадам Тренти связано с первыми двумя смертями и что путаницы прибавилось. Все мои старания пошли прахом, поиски завели в тупик. Ощущение безысходности вновь ввергло меня в уныние. Стоило мне почувствовать, что я начинаю приближаться к разгадке, едва во мне забрезжила надежда на успех, как меня опять швырнуло в болото неизвестности. И все же искра решимости во мне еще теплилась; сдаваться я не собирался. Просто теперь, чтобы разобраться в обстоятельствах смерти Партриджа, мне требовалось раскрыть не только убийство Монтфорта, но и загадку гибели мадам Тренти.
Таким образом, безо всякого желания, я вынужден был сосредоточить внимание на мадам Тренти — на женщине, которая еще несколько часов назад вызывала у меня столь острую неприязнь, что мне было нестерпимо даже думать о ней. Так что же произошло здесь на самом деле? Почему она погибла? Вряд ли ее смерть могла кому-то принести материальную выгоду. Значит, ее убили из-за того, что она знала или сделала. Иными словами, убийца действовал из мести или из страха.
Мне было известно, что в сомнительном прошлом мадам Тренти заметную роль сыграл Монтфорт. Так чем же она могла кому-то помешать? Самый очевидный ответ: она нашла подкидыша (Партриджа) и выдала его за своего сына от Монтфорта. Фоули уже предположил, что, вероятно, тот, кто претендовал на имущество Монтфорта, считал Партриджа конкурентом. Значит, именно из-за этого были убиты оба мужчины и мадам Тренти? Я задумался. Убийце было достаточно избавиться от Монтфорта и Партриджа, и его цель достигнута. Зачем же было убивать Тренти? Тем более средь бела дня, когда велик риск быть замеченным. И не только замеченным, но и задержанным. Напрашивался пугающий вывод: убив дважды, убийца стал более дерзок и самонадеян. Лишение человека жизни, даже в неблагоприятных условиях, превратилось для него в пустяковое дело.
Мой взгляд упал на Чиппендейла, застывшего в оцепенении у кровати, и мои мысли приняли другой оборот. Бесплодные расспросы в Хорсхите убедили меня, что он не мог быть напрямую замешан в злодеяниях. Но теперь, когда я застал его в доме женщины, которая невольно послала Партриджа на верную смерть, мои былые сомнения возродились. Я вспомнил, что и раньше подозревал его в сговоре с мадам Тренти. Внимательно посмотрев на Чиппендейла, я пытался определить, что связывало его с этой женщиной, что он сейчас чувствует; но лишь сжатые кулаки свидетельствовали о его волнении. Он выглядел чуть бледнее, чуть более напряженным, чем обычно, но и только. Казалось, его черты высечены из мрамора; выражение лица, как всегда, невозмутимо и непроницаемо.
И мне вновь подумалось, что в его отношениях с мадам Тренти было много странного. В мастерской он демонстрировал перед ней почтительность и подобострастие. Прекрасный секретер, который он делал для нее, был дорогой вещью, и среди богатого убранства ее гостиной я заметил еще несколько — далеко не дешевых — предметов мебели, созданных в его мастерской. Однако в письме, которое Тренти послала Монтфорту, содержался намек на то, что она находится в стесненных обстоятельствах и при необходимости не погнушается и вымогательством. Впрочем, не исключено, что мадам Тренти регулярно промышляла шантажом. Как я уже замечал, актриса не могла бы позволить себе подобной роскоши, не будь у нее других средств к существованию. Такое впечатление, что это Чиппендейл помогал Тренти — пусть хотя бы тем, что обеспечивал ее мебелью, которая была ей не по карману. Почему? Может, у нее был богатый поклонник, который платил Чиппендейлу за все ее заказы? Но тогда, скорей всего, имя этого господина было бы общеизвестно. Может, Чиппендейл считал, что дом Тренти — подходящая витрина для его творений, приманка для новых
