слушаешь не абы как, а по часам. «Пик–пик–пик! Московское время десять часов. Здравствуйте, ребята! Слушайте «Пионерскую зорьку».
– Это по воскресеньям, – вскользь заметил Филатов. – В будни она в семь сорок начиналась.
Успенский рассмеялся.
– Смотри-ка, а говорил «склероз»!
Прокурор–криминалист только мрачно головой покачал.
– Меня каждое утро под эту «Пионерскую зорьку» вместо будильника в школу поднимали. Такое не забывается.
– Вот и со звездами то же самое, – горячо заверил его Успенский. – Они отмечают момент твоего рождения и другие определяющие моменты жизни. Вся закавыка в том, чтобы правильно эти моменты вычислить. Про биологические и психологические циклы слышал? Тоже шарлатанством считались. А теперь в Японии и в Штатах водителей автобусов в критические дни на линию не выпускают.
Прокурор встал, прошел к окну и принялся внимательно рассматривать залитый дождем двор. Таким способом он думал.
– Значит, ты утверждаешь, что мозг устроен как радиоприемник? – наконец произнес он.
– Ну, не буквально, разумеется. Но по тому же принципу. Возьми, к примеру, гиппокампус. Это такой участок в мозгу. Он кодирует получаемую мозгом информацию, зашифровывает, архивирует и складирует в долговременной памяти. Приемник плюс компьютер. Или амигдалы – миндалины.
– Так принцессу в «Звездных войнах» звали, – заметил Филатов. – В выходные по телевизору.
– Ее звали Амидала, а не амигдала, – перебил его Андрей и продолжил: – Так вот, две амигдалы расположены в височных долях мозга. Кстати, отмечено, что у кастрированных мужиков они сжимаются больше, чем на треть.
Прокурор и тут остался верен своей профессии:
– Факты имеются? Давай-ка с этого места подробнее.
Успенский объяснил в доступной форме:
– Ну, например, ты допрашиваешь подозреваемого. Он тебе что-то втирает, а ты следишь за его лицом и понимаешь, что он врет. Оценка эмоций – сложнейший процесс.
Филатов отошел от окна.
– Ладно, ты меня убедил. Допустим, я поверил, что никакой мистики здесь нет, мозг похож на приемник или компьютер. И все такое. А дальше-то что?
Андрей приблизился к нему и чуть ли не заорал:
– А то, что мой мозг получил сигнал! Понял? И пока я не разберусь – от кого он и что означает, то не успокоюсь.
Лицо прокурора исказила гримаса сострадания.
– Слушай, Палыч, мне по должности полагается эти Авгиевы конюшни разгребать. А тебе-то зачем в дерьмо лезть? Судя по тем двоим мордоворотам, про которых ты рассказал, твое вмешательство может быть опасно для жизни.
Успенский расслабился, его лицо приобрело спокойные черты.
– Наверно, по–другому не умею. Кисмет.
Он прошел к своему столу и сел за компьютер.
Прокурор прошелся от окна к двери.
– Ладно, ты меня убедил. Но легче от этого не стало. Я-то, дурень наивный, когда к тебе ехал, думал, что ты ясность внесешь. Внес, спасибо. Я теперь вообще ничего не понимаю.
Андрей виновато опустил глаза.
– Извини, дружище, но ничего другого я тебе предложить не могу.
Прокурор продолжал расхаживать по комнате, заложив руки за спину.
– Итак, подведем итоги. Значит, ты считаешь, что твой мозг скопировал картинку из сознания кого-то, кто присутствовал в твоем видении?
Успенский вскочил.
– Да в том-то и дело, что никого из них! Понимаешь, Алексей, я видел все это не их глазами, а как бы со стороны. И если я пойму, кто был носителем этой информации, то все остальное тут же станет ясным… Может быть.
Но Филатов вовсе не разделял его оптимизма.
– Да уж, ясно как в тумане. Давай лучше вернемся к фактам. Значит, ты взялся за забор.
– Да, там чугунная ограда, металлические пики метров по пять в высоту. Когда я до них дотронулся, то все увидел. Как будто каким-то чудом информацию считал, – сказал Андрей.
Прокурор скептически улыбнулся.
– У Гарри Поттера волшебная палочка ма–а-аленькая была, а у тебя, значит, пятиметровая железяка?
Андрей схватил со стола маленький блестящий футляр – флеш–карту – и помахал перед носом Филатова.
– Вот, здесь записаны сотни книг. И я могу читать любую из них, было бы чем. Тебя это не удивляет? Нет, я так и думал. Тогда почему я не могу считывать информацию с чугунной ограды?
– И давно это у тебя? – Филатов произнес это с сочувствием, будто обращался к тяжело больному.
Но Андрей принял сочувствие всерьез.
– Не очень. Имей в виду, если будешь смеяться, больше не налью.
Филатов и в самом деле издал нервный смешок.
– И смеяться буду, и сам себе налью. Погоди, а как же теперь к тебе обращаться? Мэтр?
Успенский скромно потупился.
– Ну, что ты, я же не духовное лицо. Обращайся просто – мессир.
Филатов задумался.
– Слушай, так, может, ты еще и предсказания, то есть прогнозы, сочиняешь? В стихах. Как их?
– Катрены, – подсказал Успенский. – Угу, есть такой грех. Впрочем, сочиняю – не совсем подходящее слово. Скорее, слышу и записываю. Вот вчера, например, записал. Хочешь послушать?
– Валяй.
Несмотря на легкомысленный тон, Филатов приготовился очень внимательно слушать.
Андрей прикрыл глаза и начал декламировать:
Выслушав, прокурор одобрительно кивнул.
– Недурно. Главное – рифмы удачные. Типа: «Тридцать семь копеек – Тридцать восемь копеек». Или: «Электростанция – Гидроэлектростанция».
Андрей согласился.
– Да, рифмы так себе. Но, с другой стороны, и классики иногда позволяли себе халтурить: «И думать про себя – Когда же черт возьмет тебя» или «Песня твоя – Гренада моя». Себя –
