полегло. И дом вот-вот рухнет. Интересно, чем они так, а? Не знаешь? Чего ты башкой-то трясешь?
— Приложился. — Речь давалась с трудом. — Понос там… Кончается.
— Да хрен с ним. Раненых не брать: все мы знали, на что шли. Ну, раз живой, давай за мной.
Артур ковылял следом за Маузером, ориентируясь на спины товарищей. Сначала — прямо, потом — вбок, дальше — вниз. Со ступеньками было трудно поладить, Артура поддерживала Тимми. Атака продолжалась, но выстрелы звучали вдали, и Артур сообразил, что уходят они не через «свою» дверь, а через другой подъезд. В голове постепенно прояснилось.
— Можно ударить с тыла, — рассуждал Маузер, — они этого не ждут. Но лучше свалить. Если нас так вчерашние фермеры раскатали — страшно представить, что нас ждет при встрече с профессионалами.
Артур хотел сказать, что хуже уже не будет. Но ему внезапно стало совсем дурно, мир перед глазами поплыл, закружился. С ужасом понимая, что его бросят, Артур скользнул в беспамятство.
Глава 24
НАСТУПЛЕНИЕ
Когда силы Омеги ворвались в Москву, все пошло не так, из рук вон плохо. Город огрызался. По радиосвязи передавали: отряды попадали в засады, подвергались партизанским атакам, и не получалось просто смести сопротивление, прокатиться степным пожаром. Лекс слушал и холодел: мины, отчаянные люди и мутайты. И смерть, смерть, смерть. Они борются за себя. То, чего не смел сделать Лекс, делают они.
— Партизаны, — Глыба шумно рыгнул, — смертники. Они же понимают: мы сильнее, и всё равно…
— Они правы, — Кусака улыбнулся мечтательно, — бороться стоит до последнего. Глыба романтических настроений не разделял:
— Посмотрим, как ты запоешь, когда мы на банду напоремся, когда-на нас полезут. Возьмешь автомат — и как миленький…
— Отставить, — скорее посоветовал, чем приказал, Лекс, — ничего пока не случилось. Их силы не безграничны, нас больше. Второй! Второй, слышишь меня? Осторожнее там. Мне этот переулок не нравится.
Идеальное место для засады: развалины, единственная дорога, достаточно широкая, чтобы два танкера прошли бок о бок. Будто приглашает прогуляться. И слишком тихо, лишь вдали отзвуки боя. Кто организовал оборону? Талантливый стратег ведь, изучал воинское искусство. Дезертир? Сердце кольнуло: Лекс знал дезертира, способного объединить людей. На ферме же у Артура получилось, почему бы не добиться своего в Москве?
— Прямо, — прохрипел Глыба.
Лекс приник к перископу. Посреди дороги, на пути танкеров, стоял мальчишка- подросток. Стоял и улыбался.
— Стой! — заорал Лекс.
Реакция Глыбы оказалась лучше реакции водителя «двойки». Их танкер замер, второй прокатился вперед. Вплотную к мальчишке. Толкнул его. Парень развел руки в стороны, будто хотел обнять машину. Все повторяется: и безмятежная улыбка дикого, и бессмысленное убийство. Лекс открыл рот для нового окрика, но опоздал. Мальчишка и танкер встретились.
Потом уже Лекс понял: пацан был увешан взрывчаткой, как лошадь поклажей. И руки он в стороны развел, чтобы взрыватель в действие привести.
Полыхнуло, и грянул чудовищной силы взрыв. Даже танкер Глыбы толкнуло волной, а «двойку» основательно раскурочило, она загорелась. Лекс, не в силах говорить, смотрел, как из люка выскакивают солдаты и тут же падают, скошенные пулеметной очередью.
Ругался Глыба. Трясся от плача Кусака. Пытался и не мог свинтить крышку с фляги Барракуда.
— Огонь! — закричал наконец Лекс. — Танкеры не покидать! По развалинам, по развалинам стреляйте!
У диких были гранаты, пулеметы, на их стороне сражалось отчаяние, перекрывающее пути к отступлению. А подчиненные Лекса растерялись, несмотря на предупреждение.
— Огонь!
Бахнуло. Улицу заволокло дымом горящего танкера, пылью от разрушенных стен. Лекс представил, какой-шум сейчас там, снаружи. Глыба, ощерившись, наводил ствол на дом, не переставая бормотать:
— Да что же это делается, да что же это делается, да что же я делаю!
Последняя фраза кнутом стегнула Лекса. «Что я делаю?! Не абстрактные «они», не сомнительные «мы», а вот именно я, Лекс, капитан роты, офицер Омеги. Я, клявшийся защищать и помогать, я, по развитию своему превосходящий диких, такой дисциплинированный, я, со стальными принципами и мускулами! Ведь на мне ответственность, Бохан далеко — на юге, на Кавказе, в Цитадели Омега, а я здесь. И я только что приказал стрелять».
— Молчи, молчи, — в такт причитаниям Глыбы повторял Барракуда, — молчи, сукин манис, молчи, ползуна тебе в зад, расчувствовался, разгильдяй, нюни развесил, жопа с ушами… Работай давай, работай, Глыба, жми гашетку!
Кусака со страшным, мертвым лицом помогал Глыбе и Барракуде. И только Лекс опять остался не у дел. Один на один с перископом, микрофоном и мыслями.
— А не спеть ли нам, ребята? — предложил Кусака. — Давайте споем.
И затянул с надрывом, как балладу, гимн Омеги. Слова, некогда исполненные патриотизма, а теперь пустые, пошлые, наполнили танкер:
Глыба ударил кулаком по пульту, не задев, впрочем, ни одного рычага.
— Нет! — взревел Глыба. — Не то поешь! Не так поёшь! Замолчи!
— Успокойся, — приговаривал Барракуда, — всё так, всё как обычно. На, хлебни.
Не в силах выносить этого, Лекс потянулся к поясной кобуре, в которой носил табельный пистолет. Сейчас он пустит себе пулю в висок, и все закончится… Глыба, внезапно прекративший истерику, спокойно приказал Кусаке:
— Держи капитана. Он у нас что-то расчувствовался. Кусака подскочил к Лексу, вывернул ему руку.
— Прости, капитан, но это ты зря. Это война, капитан, а на войне нельзя так. Лекс уже и сам устыдился минутной слабости. Смерть — не выход. Оседало облако пыли. И было тихо.
