респектабельных пап, объединяла одна страсть. К несчастью для современников и к радости для потомков, большинство ватиканских правителей считали искусство лучшим вложением капиталов.
В 1508 году фасад Кафедрального собора Святого Петрония в Болонье украсила бронзовая фигура папы Юлия Второго, отлитая Микеланджело. В левой руке Папа держал ключи от царствия небесного, а в правой… «Что это я делаю правой рукой?» – спросил Юлий Второй, увидев статую. «Благословляете и немного грозите», – ответил Микеланджело. С такой формулировкой понтифик согласился. Болонцы, правда, не совсем. Три года они «терпели папские угрозы», потом их терпение лопнуло, они избавились от папской власти, а статую просто столкнули с собора. Герцог Феррарский впоследствии отлил из осколков Юлия Второго пушку, символично назвав ее Джулией. И как еще в 1390 году другой папа, Иннокентий Седьмой, всеми стараниями и хитростями не позволил, чтобы все тот же Болонский собор Святого Петрония превзошел своими размерами собор Святого Петра, так и спустя два века Юлий Второй предусмотрительно понимал, что все памятники ставить в одной свободолюбивой Болонье чревато. Микеланджело был отправлен в Каррарские каменоломни в Тоскане, где провел восемь месяцев, отбирая мрамор для грандиозной гробницы, заказанной ему папой. Свое искусство скульптора он формулировал так: «Я беру кусок мрамора и просто отсекаю от него все лишнее». Вернувшись в Рим, придворный скульптор страны застал радостную картину: вся площадь Святого Петра была завалена его мрамором. Но главный сюрприз ждал Микеланджело впереди. Папа Юлий его больше не хотел принимать. За время поиска мрамора другой, более хитрый гений эпохи Возрождения убедил папу, что гробница, построенная при жизни, – дурной знак. Лучше, например, вложить деньги в базилику Святого Петра, которую строит он. Звали хитреца Донато Браманте. Хотя за папский бюджет боролся не только этот основоположник архитектуры Высокого Возрождения, но и, например, великий Рафаэль. Но, в отличие от своих конкурентов, Микеланджело не был большим любителем клянчить государственные деньги. Он покинул Рим, да так резко и гордо, что папе самому пришлось ехать его возвращать. Но Браманте не собирался сдаваться. Он придумал для Микеланджело новое испытание. Посоветовал папе Юлию заказать роспись Сикстинской капеллы именно скульптору. Браманте был уверен, это будет позор конкурента, ведь Микеланджело может работать только с камнями.
Я снова вернулся в Ватикан. Обогнул площадь Святого Петра, прошел по узким улочкам мимо административного входа в государство, охраняемого солдатами швейцарской гвардии, и уткнулся в многометровую очередь. Я не мог объяснить многочисленным туристам, что у меня здесь важная миссия и что пришел я сюда не только ради искусства. Хотя… Что вышло из творения Микеланджело, мы знаем даже по иллюстрациям учебника истории средней школы. Отдавшись предприятию безраздельно, Микеланджело почти два года пролежал на лесах, расписывая шестьсот квадратных метров стен и потолков сценами из Библии. Он покрыл громадный потолочный свод капеллы изображениями сотворения мира и человека, грехопадения, эпизодов начала человечества и его искупления. При этом он еще умудрялся постоянно ругаться с папой. Когда Юлий Второй только делал шаг, чтобы подняться к Микеланджело на леса, тот сбрасывал на папу мелкие доски и отказывался «пройтись еще побольше золотом», чтобы фрески выглядели попышнее. Но и без золота было понятно: получился шедевр. Поэтому каждый следующий папа, заказывавший работу Микеланджело, все больше доверял его вкусу, мастерству и художественным решениям.
Но кроме пап были и другие важные персоны. Я опустил глаза с потолка на алтарную стену Сикстинской капеллы. Моему взору предстал «Страшный суд». Я внимательно стал изучать изображение церемониймейстера Бьяджо да Чезена, которому изначально картина не нравилась. Он даже попытался пожаловаться папе, обвиняя автора в непристойности. Выслушав все претензии, Микеланджело изобразил Миноса в образе Бьяджо с ослиными ушами и со змеей на причинном месте: говорили, что Бьяджо прославился на весь Рим порочащими связями. А в остальном, кроме ушей и змеи, портретное сходство было даже вызывающим. И когда Бьяджо побежал жаловаться папе во второй раз, то Павел Третий сказал: «У меня есть власть на небесах и на земле. В аду я тебе не помощник». Так Чезена и остался в аду, а Микеланджело, похоже, просто везло с заказчиками. Хотя и папы не могли на него жаловаться. Ведь гробницу Юлия Второго Микеланджело доделывал еще много лет уже после смерти папы. Часть фигур, уже после смерти самого скульптора, заканчивали его ученики. И, кстати, если бы не бессмертная скульптура Моисея, то папу Юлия Второго помнили бы только историки. Болонскую статую ведь уже много лет назад как пустили на пушку. Но, то была бронза. Хорошо, что из мрамора не делают пушек.
Я продолжал свое римское путешествие по местам Ватиканской художественной славы. «Надо все-таки бросать курить и сбросить лишние килограммы», – неожиданно ход моих средневековых мыслей нарушила суровая правда жизни. Я с трудом поднимался по крутой лестнице, которая никак не собиралась кончаться, ведущей к базилике Сан-Пьетро-ин- Винколи. Но одышка того стоила. Я знал, что у Моисея Микеланджело есть своя маленькая тайна: пророк рогат. Это стало возможным в результате неточного перевода книги «Исхода». В Библии было сказано, что на лицо Моисея трудно смотреть, потому что оно излучает свет. Но переводчик ошибся, он решил, «потому что оно рогато». На древнем иврите одно и то же слово означает «рог» и «луч». Я всматривался в мраморное изображение Моисея на надгробье папы Юлия Второго. Впрочем, это даже не надгробье, а целый скульптурный ансамбль, ведь Юлий Второй похоронен в соборе Святого Петра. Вглядываться было сложно, скульптура находилась в полной темноте. Слабый дневной свет, проникавший внутрь базилики, не давал возможности рассмотреть ошибку великого Микеланджело. Надо было бросить пятьдесят евроцентов, чтобы Моисей предстал во всей своей пышной красе. Более крупные монеты автомат наотрез отказывался принимать. На помощь пришел японский турист. У него 50 центов нашлись. Он, правда, не знал, что это за памятник, он просто выполнял свой японский туристический долг: все быстро обежать и сфотографировать.
И все-таки свои главные ошибки Церковь совершала не в Священных писаниях, а на городских площадях. Самый знаменитый случай – костер на площади Кампо-де-Фьори. Это, наверное, самое «вкусное» место Рима. Приходить сюда нужно утром, чтобы и глаз порадовать и обоняние развить. Наверное, любой рынок может похвастаться таким буйством красок, но в средневековом антураже ярко-красные негрунтовые томаты, зеленая, почти бирюзовая спаржа или нежно-лиловые артишоки смотрятся еще ярче и аппетитнее. А уж про ароматы всевозможных пряностей я и говорить не буду, дабы не дразнить вкусовые нервы читателя. Я пробирался сквозь благоухающие ряды, радовался успешным торговцам, которым за такое коммерчески выгодное место под солнцем еще пришлось и попотеть и хорошо заплатить.
Я шел к центру площади, где в 1600 году был казнен Джордано Бруно, утверждавший, что вселенная бесконечна, а наш мир в ней – единственный. Колумб к тому времени уже открыл Америку, Магеллан совершил первое кругосветное путешествие, а Церковь даже смирилась с мыслью, что земля круглая. Но небо сдавать она не собиралась категорически. Всего через девять лет после казни Бруно его соотечественник Галилей создал первый телескоп. Я видел его во Флоренции. Вроде ничем не примечательная деревянная трубка, дающее «всего» трехкратное увеличение. Но это сейчас, когда астрономия так же «вульгарна», как и физика. Тогда же удивиться этому чуду средневековой техники, посмотреть через трубку на звезды, ходила вся флорентийская знать. Французский король просил Галилея назвать его именем какое-нибудь светило. На Галилео обрушилась всемирная слава. Начиная с трехкратного увеличения, за шесть лет Галилей добился тридцатидвукратного. Тогда же и выяснилось, что Млечный Путь – это миллиарды отдельный звезд, у Юпитера есть спутники, а на Солнце – пятна. Вместе с Галилеем открывшуюся картину неба внимательно изучала и Церковь. Среди
