интересное, чем футбол, пляж и возня в грязных внутренностях старого мопеда. Причудливые тонкостенные сосуды, разноцветные жидкости, прозрачные спиртовые горелки с почти неуловимым глазом синим пламенем; тонкие, странно раздражающие ноздри запахи, таинственное шипение-пузырение смешиваемых веществ… А портреты учёных на стенах! Какое благородное, уверенное вдохновение в этих лицах — отблеск волнующих, недоступных высот науки… А осень за окном! — золото клёнов и чистая, печальная и мудрая синева небес, зовущая неведомо куда.
Тринадцатилетний пацан вздрогнул и обмер в неизъяснимой радости — и маленькое глупое сердце его на одно счастливое мгновенье сжалось в комочек в ожидании чудес.
Которые, конечно, так и не пришли. Годы сделали по-своему, и после восьмого класса Артур пошёл работать автослесарем, потом, окончив курсы, получил права, стал ездить на старом, раздолбанном грузовике, а после, по весне — призыв.
За баранкой «УАЗика» оказалось не так уж трудно, Артур был службой доволен, она медленно, но верно катила вперёд, перекатила через экватор, и он с удовольствием думал о том, как вернётся домой, как славно заживёт, найдя себе приличное место с хорошими деньгами — может, в такси, может ещё что подвернётся… там видно будет. Будущее представлялось хорошим и понятным, а память о школьном увлечении химией, о чудесном классе, залитом лёгким сентябрьским солнцем — память эта как бы потускнела и размылась, сохранившись чувством неопределённой сердечной теплоты.
Но вот сейчас, в тот миг, когда он вошёл в дверь и увидел холостяцкую квартиру- лабораторию Островцова, поймал забытый тонкий запах, всё вернулось, и Артуру пронзительно стало ясно, что ничего не пропало и не забылось. Оно полыхнуло, точно сработала долго тлевшая реакция, и Артур совершенно точно понял, что годы после школы выброшены зря. Он испытал облегчение от того, что их было всего четыре, а не десять и не двадцать. И ещё он понял: теперь-то уж он ничего не выпустит из рук.
Одинокий, никому не нужный человек, Островцов принял неожиданную дружбу вдвое моложе его юноши с комичной, навязчивой и порывистой благодарностью, чем Артура и забавлял и раздражал. Преобладающее чувство, которое Артур испытывал к этому смешному и странному типу, было что-то вроде брезгливой жалости, но он видел, что от Геннадия Александровича может быть толк. Он убедился в том, что Геннадий Александрович умелый, настойчивый и смелый исследователь, что он первоклассный профессионал. Его двухкомнатная малогабаритная квартирушка была в прямом смысле завалена книгами и свежими химическими журналами — американскими в основном: Геннадий Александрович читал по-английски бегло. Работал он неостановимо, неустанно, не замечая времени. Досада царапнула Артура, и он заторопился: потерял четыре года! Надо было настигать. Пора! Дурак, четыре года балду гонял, так бы всю жизнь и прожил в дерьме… ну, теперь всё. Спеши, учись — учись тому, к чему есть тяга и талант, тогда только поднимешься над этим миром и станешь в нём хозяином, а не быдлом.
Он понял, что захотел стать хозяином, и удивлялся теперь, как мог мечтать о тихой скотской жизни. «Дурак, — с усмешкой говорил он сам себе, — хорошо, хоть поумнел вовремя…» И когда Геннадий Александрович заговорил о неожиданном, Артур понял, что время пришло. Откладывать нельзя. Геннадий же Александрович говорил вот о чём.
Мне, — говорил Островцов, — удалось синтезировать чрезвычайно мощный психоделик, действующий сильнее всех известных в несколько… да что там в несколько! в десятки, в сотни раз!.. Вот он — гордился Геннадий Александрович, стуча неухоженным ногтем по плотно закупоренной реторте с Г-образным горлышком, где содержалась бесцветная, как вода, но явно более лёгкая, быстрая — стремительная, бешеная жидкость! — Какое там ЛСД, кокаин и прочая чушь! — заходился брызгающим смехом Геннадий Александрович. — Это всё детский грех — телега против «Мерседеса»!.. — От этого сравнения учёный пришёл в особый восторг, долго гнулся в мучительном смехе, всхлипывал и шмыгал, шумно гоняя сопли туда-сюда… Отсмеявшись, он затих и, рассеянно улыбаясь, молча смотрел на реторту, с любовью, как родитель смотрит на спящее своё чадо. Артуру сделалось противно, и он спросил:
— Так как он действует, этот препарат?
— Это сильнейший галлюциноген, — немедленно откликнулся Геннадий Александрович, но сказавши так, опять умолк, вернувшись к отеческому созерцанию своей колбы. Потом он обсосал сперва нижнюю губу, потом верхнюю, причмокнул, вытер рот ладонью и сказал:
— Вы знаете, Артур, что такое галлюцинации?
— Ну… знаю, конечно, — помолчав, произнёс Артур, недовольный тем, что Островцов задаёт дурацкие вопросы — дурачком считает, что ли?.. — Обман зрения или что-то вроде…
— Ну да, ну да… — улыбаясь, покивал головою Геннадий Александрович и провёл кончиками пальцев по выпуклой ёмкости сосуда. — Общепринятое мнение. А я скажу вам: нет. Это не расстройство восприятия, это нормальное восприятие расстроенного мира, более расстроенного, чем тот, в котором мы живём… хотя и он тоже калека, но всё же не такой… ну, скажем так, хромой по сравнению с паралитиком.
Геннадий Александрович любил ёмкие образы.
Он резко встал и снял очки. Их дужки тут же развалились в стороны. Геннадий Александрович энергично помассировал двумя пальцами переносицу и, усадив очки на место, глянул на Артура. В глазах был странный блеск.
— Вы ведь представляете себе принцип работы телевизора?.. Телевизор, телевизионный приёмник, воспринимает электромагнитные волны определённого диапазона и преобразует их в изображение и звук, то есть в то, что на экране. Так?
— Ну, так, — согласился Артур, подумав. — Только при чём тут это?
— Это пример! — вдохновился Геннадий Александрович и улыбнулся торжествующе и жутко: зубы у него были прескверные. — Аналогия. Вы послушайте, послушайте. Я это к тому, чтобы было яснее. Принцип работы мозга — человеческого мозга — схож с принципом телевизора. Системно, так сказать. Понимаете? Мозг человека воспринимает сигналы окружающего мира, преобразуя их в мировоззрение этого человека. Принцип приёмника- преобразователя в обоих случаях. Понимаете?
Геннадий Александрович посмотрел в глаза Артуру — снисходительно и мудро. Стекла очков были захватаны пальцами.
— Теперь далее… У вас есть сигареты?
— Я не курю.
— Ах, да! Извините… ч-чёрт, кончились… ну, ладно. Так значит, далее. Вы следите, следите за моей мыслью!.. Далее вот что: телевизор воспринимает сигналы электромагнитного поля в определённом диапазоне, в том, что в обиходе принято называть «канал». Вы щёлкнули переключателем, установили канал и смотрите, допустим, первую программу. Теперь! Аналогия: мозг воспринимает сигналы информационного поля тоже в определённом диапазоне, в некоем канале. И то, что мы видим, слышим, ощущаем, одним словом, мир, в котором мы живём — всё это условно можно назвать первой программой… Извините!
Геннадий Александрович умчался на кухню, чем-то там погремел, постучал, и быстро вернулся. Вдохновленный его лик дополнен был наполовину выкуренной, обугленной сигаретой.
— Нашёл! — радостно сообщил он. — На буфете припрятано, вспомнил… НЗ, как у вас в армии говорят.
Он размашисто хватил по стенке коробка спичкой, отшвырнувшей искру, и жадно прикурил, старательно топыря губы. Затянулся, шумно выдул дым и продолжил:
— Далее. Как известно, телевизор может принимать не один канал. Переключая
