обидчику сдачи, но в настоящей битве с такой смелостью много не навоюешь. Парень неплохо защищается, но в бою ему не хватает напора и дерзости. За счет чего он постоянно проигрывает. Он много думает и сомневается тогда, когда лишние раздумья и сомненья не только не нужны, но и играют на руку врагу. И от этого недостатка Дарио, к сожалению, избавиться не в силах, сколько ни вдалбливай я в него палкой эту очевидную истину. В наших краях подобные ему юноши становятся фермерами, ремесленниками, скальдами или охотниками. Но уж точно не воинами и тем более не вожаками кланов. Я, конечно, не скажу об этом гранд-селадору и поучу его сына уму-разуму, раз так надо. Вот только пусть парень не ждет от меня ни похвал, ни большого уважения…
Отвесив новобранцу учебным посохом очередную порцию тумаков, Сандаварг объявлял перерыв, в ходе которого объяснял Дарио и другим селадорам принцип работы «Сембрадоров» и «Эстант». На стенах и башнях Гексатурма стояло множество похожих орудий, поэтому разобраться с нашими монахам было несложно. А для лучшего усвоения урока мы сделали внеплановую остановку и провели стрелковые учения.
Упражнялись и стоя на месте, и в движении, маневрируя вокруг мишеней – их роль играли скопления камнеиловых наростов – и ведя стрельбу по моей команде. Пускали снаряды по баллистическим траекториям – на дальность – и били по целям прямой наводкой. После чего остановились, чтобы передохнуть, подвести итог и собрать разлетевшиеся по округе гарпуны. Они прошивали хрупкий камнеил насквозь и застревали в нем, не тупясь, не сгибаясь и не ломаясь, что позволяло нам использовать их повторно. Кроме, естественно, тех, которые залетели слишком далеко в дебри и которые мы попросту не нашли.
Время было потрачено не зря. Все мы на этих стрельбах одновременно и поработали, и неплохо развлеклись. Так что в конце концов учения пошли на пользу не только табуитам, но и моему экипажу, включая меня, все еще продолжающего приноравливаться к новому «Гольфстриму» и его оснащению.
В общем, мы отнеслись к наказу Тамбурини-старшего со всей ответственностью и не давали скучать его сыну практически ни минуты. И пускай на закате очередного дня пути тело Дарио ныло от побоев, а голова пухла от свежих открытий, он неизменно благодарил нас за уроки и засыпал довольный, как будто вдобавок к знаниям мы выплачивали ему солидное вознаграждение. Для полного счастья Тамбурини-младшему не хватало лишь одного: не учебного, а самого настоящего приключения.
– Как жаль, что меня не было с вами, когда вы везли нам контейнеры, – сокрушался он всякий раз, когда я объяснял ему на примерах из собственной жизни, как действует шкипер в той или иной ситуации. – Конечно, у вас остались не самые приятные воспоминания о том рейсе – это понятно. Но поскольку он вас не сломил и вы не отказываетесь говорить о нем, значит, сегодня вы считаете его неотъемлемой частью своего прошлого и кладезем нового, бесценного опыта. В этом плане вы очень похожи на табуитов, ведь у нас тоже принято извлекать уроки и из собственных побед, и из поражений.
– Ну бы их псу под хвост, такой кладезь и такую победу! – без обиняков отвечал я, вместо того чтобы состроить умудренное жизнью лицо и важно кивнуть в знак согласия. – Все, что мы делали в том рейсе, это сначала удирали от Кавалькады, а после того, как она нас перехитрила, – пытались вернуть себе то, что принадлежит нам по праву. Ради чего нам пришлось перевернуть вверх дном Великую Чашу и нарушить столько законов, сколько их не нарушил сам дон Балтазар, когда отобрал у нас бронекат и груз. Если мы и извлекли из этой истории какой-то опыт, это явно не тот опыт, который тебе нужно перенимать. Разве только в качестве назидательного примера, чтобы ты сам не допускал в будущем подобных ошибок.
– И все-таки для меня было бы честью проделать с вами путь от Аркис-Сантьяго до Гексатурма, – не унимался Дарио, наотрез отказываясь соглашаться с моей точкой зрения. – Одно дело – читать о чьих-то подвигах и совсем другое – слышать о них от тех людей, которые их совершали. Вот скажите, сколько раз за вашу жизнь вы встречались в хамаде со змеями-колоссами?
– Да разве я их считал? – усмехнулся я. – Но три-четыре раза в год мы с ними, наверное, сталкиваемся.
– Ага! – оживился Тамбурини-младший. – Звучит неплохо! Стало быть, у нас есть реальный шанс встретить змея-колосса в этом рейсе?
– Теоретически такой шанс вполне реален. Так же, как шанс наткнуться на вакта, – обнадежил я жаждущего приключений парня. Хотя, в отличие от него, меня не радовала такая перспектива и я молил, чтобы этого не случилось. Мне не хотелось связываться ни со змеями-колоссами, ни с вактами даже при нашем нынешнем вооружении.
– Отлично! – блеснул глазами отпрыск главы ордена. – Пусть только появятся – у нас есть чем им ответить! Не затем ведь на «Гольфстриме» стоит столько орудий, чтобы мы боялись каждой встречной твари. Кому здесь и надо боятся, так это им, а не нам. Я правильно говорю, господин шкипер?..
Тому, кто видел Пуэрто-Риканскую бездну, провал в Бискайской долине покажется просто смехотворным. Взрослый змей-колосс и личинка мухи – вот самое точное сравнение для этих двух разломов. Последний протянулся лишь на десяток километров у самой границы Атлантики – вдоль подножия Европейского плато – и был настолько безвестен, что у него даже отсутствовало название. На карте рядом с ним стояла лишь одна отметка – его предполагаемая глубина: две тысячи – две тысячи триста метров. Да и этот замер был сделан очень давно, так что сегодня он мог не соответствовать действительности.
Впрочем, даже этой скупой информации было достаточно, чтобы понять: для наших целей Бискайская пропасть вполне подходит. Она по праву могла называться бездонной, поскольку лучи солнца не достигали ее дна и оно терялось во мгле. К тому же рядом с отметкой глубины не стояло условное обозначение, что в разломе есть иногаз. И если его не было там поныне, значит, это место не служило кормушкой для вактов, которые могли бы спуститься в провал и наткнуться на сокрытые нами в нем улики.
Разгрузка и сброс мусора с отвесного склона заняли у селадоров весь день. Трехсоткилограммовые стенки разрезанных контейнеров следовало сначала положить на тележку, затем вытолкать ее по грузовому трапу из трюма на палубу, а с палубы – скатить по сходням на землю. Я не рискнул остановить истребитель слишком близко к краю провала, и перед тем, как отправить в него фрагмент артефакта, тот приходилось буксировать на тележке еще около ста шагов. После чего табуиты дружными усилиями опрокидывали ее набок и, довольные, наблюдали, как обломок столпового металла, ударяясь о камни, с грохотом падает вниз и исчезает в непроницаемом мраке.
А мы с экипажем тем временем отдыхали от трудов праведных, свято соблюдая закон перевозчиков, который гласил: погрузочные и разгрузочные работы – обязанность клиента, а наш долг состоит лишь в том, чтобы его богатство благополучно добралось до места назначения. Дабы не мешать табуитам, мы разбили бивак с теневой стороны «Гольфстрима» и предались блаженному ничегонеделанию, попивая портвейн и поедая подаренные нам в дорогу «райские» деликатесы, от которых лишь Физз почему-то брезгливо воротил морду.
Кстати о портвейне, чей вкус восхитил нас еще в первый день нашего пребывания в Гексатурме. Главный секрет этого напитка, делающий его изысканнее и крепче лучших вин Аркис-Капетинга, был на удивление прост. На его производство шел виноград, выращенный только под куполами «Инфинито». А само вино крепилось затем до нужной кондиции чистым спиртом, получить который нынче можно было также лишь в храме Чистого Пламени и больше нигде.
Узнав про эту подробность, де Бодье пригорюнился. Его мечта открыть в будущем свой винодельческий заводик, чтобы создавать на нем вина по рецептам табуитов, пошла прахом.
