Арабеска подняла глаза и уставилась на нежданного заступника взглядом, в котором была, однако, не благодарность, а лишь усталое удивление. «Ее Отсроченная Смерть» – второе имя, каким, стуча себя в грудь, представился вчера питерке Жорик, – мало того, что бросился сегодня спасать ей жизнь, так теперь еще встал на ее сторону в этой щекотливой ситуации. Комментарии, как говорится, излишни. Вернее, их у меня сейчас попросту не было.
– Это что – бунт на корабле? – нахмурившись, поинтересовался я у высказавшегося товарища. Без злобы, а с таким же, как на физиономии у Динары, усталым удивлением.
– Никак нет! – поспешил заверить меня Дюймовый. – Это… это…
– Это, Гена, у твоего напарника наконец-то проклюнулось здравомыслие, – ответила вместо него следопытка. И хоть слова ее являлись неприкрытым сарказмом, Жорик от такой сомнительной похвалы все равно приосанился и вновь важно кивнул. – И теперь, как видишь, ты со своим кровожадным мнением остался в гордом одиночестве. Искренне сожалею. Так что придется тебе подчиниться большинству. – И, подчеркнув, добавила: – Безоговорочно правому большинству!
– Но позвольте! – опять заартачился я. – Вы же сами только что отчетливо слышали: Ипат умрет, но никогда не заключит со мной перемирие! Хотя, если «правое большинство» соизволило его помиловать, получается, что скорее всего умру я! И произойдет это исключительно по вашей вине, многоуважаемые адвокаты Ордена!
– Не умрешь, – пообещала Динара. После чего, опершись на расторопно подставленную Жориком руку, поднялась с колеса, подковыляла к нам и, усевшись перед все еще удерживаемым мною узловиком, обратилась к нему миролюбивым и в какой-то степени даже ласковым тоном:
– Ну чего ты так зациклился на своей смерти, а, Ипатик? Тебе что, взаправду не терпится умереть? Плохое желание, милый. Неправильное. Не твою прагматичную голову забивать подобными черными мыслями, поверь мне. Сильно же ты изменился с тех пор, как мы расстались. Очень сильно. А ведь я тебя совсем другим запомнила. Не таким, каков ты сейчас. Что с тобой случилось? Неужели ты и впрямь, как сказал этот дылда, все еще меня любишь? Вот уж не думала, что после скандала, с каким мы расстались, у тебя еще что-то ко мне теплится.
– Уйди, Динара, без тебя тошно, – проворчал мнемотехник, скривив лицо и демонстративно отворачиваясь от утешительницы. – Хватит испытывать на мне свои стервозные штучки – я их за год нашей стократ проклятой любви столько натерпелся, что до сих пор всего трясет! А насчет «сдохнуть» – это не тебе решать. Где, когда и как я копыта отброшу – мое личное дело. Так что дай Мангусту доделать работу, тем более что у него есть на это полное право.
– Само собой, не мне распоряжаться твоей жизнью, – не стала перечить Арабеска, – однако немного продлить тебе ее я все-таки попробую, ты не против?.. – Ответа не последовало, и питерка, видимо сочтя молчание рыцаря знаком согласия, продолжила: – Я поначалу неверно выразилась, извини – это все из-за контузии, какую я только что перенесла… Разумеется, я прекрасно знаю о твоей клятве Командору. И о том, что ты ни за что на свете не отступишь от нее. И я вовсе не прошу тебя идти на клятвопреступление, как не требовала подобного раньше и не буду делать этого впредь. Мне хотелось, чтобы ты пообещал лишь отсрочить исполнение твоего обета. До тех пор, пока все мы отсюда не выберемся. Потому что вчетвером у нас на это гораздо больше шансов, чем втроем. А потом поступай как знаешь. Хочешь, убивай Мангуста, хочешь, отпускай на все четыре стороны, а хочешь, позволь ему закончить то, что он сейчас не доделает. В любом случае, после выхода отсюда у тебя будет больше возможностей сдержать твою клятву, чем теперь, когда у тебя нет на это вообще ни малейшего шанса. Задумайся над моими словами, Ипатик. Хорошенько задумайся, потому что, как верно сказал Гена, повторного обсуждения данного вопроса у нас уже не будет.
Ипат опять не удостоил Динару ответом, но по его отрешенному, направленному в пол взору было видно, что он озадачен.
– Ну а ты утешься тем, что в походе через Преисподнюю нас будет сопровождать один из лучших бойцов Ордена, – обратилась ко мне питерка, не успел я и рта раскрыть, чтобы напомнить о своем праве на превентивную самозащиту в случае очередного Ипатова вероломства. – В конце концов, ты ведь пришел сюда не счеты с врагами сводить, а прежде всего искать Мерлина, верно? Вот и сосредоточься на нашей приоритетной задаче. И для ее решения нам не помешает любая помощь, даже от Священного Узла. Особенно после того, как мы угодили в эту дерьмовую, гиблую дыру.
Я недовольно поморщился, но в итоге капитулирующе поднял ладони: дескать, ладно – при таком раскладе я, так уж и быть, подчинюсь мнению большинства. После чего указал на погруженного в раздумья мнемотехника и развел руками: мол, если он не поступится принципами и продолжит упорствовать, я не виноват. И что бы ни думали в таком случае Динара и Жорик, «неправое меньшинство», сиречь я, оставляет за собой право наплевать на их мнение и сократить поголовье Ордена еще на одного упрямого барана…
– Я действительно сильно изменился за те полгода, что мы с тобой не виделись, Динара, – заговорил наконец Ипат, устав отмалчиваться под испытующими взорами трех пар нацеленных на него глаз. – Эта моя клятва Командору… Все дело в ней. Нет, я вовсе не жалею, что дал ее. Когда я отпустил пойманного нами Механика в обмен на то, что он спас моего брата Филиппа, поступить иначе было нельзя. Хантер бесился и требовал оправданий. Я ведь тебе рассказывал: для него священны одни лишь братские узы – те, что соединяют рыцарей Священного Узла, – а прочие, даже кровные, уже никакой святости не представляют. Вот я и пообещал, что вместо Механика раздобуду Командору равноценную замену: Алмазного Мангуста и Энергетическую Чашу Дьякона. Поклялся и в итоге облажался по всем статьям. Пленные сектанты, каких я последние два месяца ловлю и пытаю, чтобы добраться до Чаши, в один голос твердят: она загадочным образом пропала из тайника, в котором хранилась. И более того – ее уже вывезли за Барьер, где она утратила все свои целительные свойства, о чем якобы даже писали в газетах. Я нашел те газеты и читал репортажи в Интернете. Трудно сказать, тот ли это артефакт, который воскресил моего умирающего брата, но сегодня в Зоне и впрямь не сыскать следов Чаши Дьякона. А клятва-то мной дана, и столько сил на это дело уже потрачено. Выходит, что все зазря…
Ипат умолк, стер с шеи кровь и тяжко вздохнул. Он говорил так, будто ни меня, ни Жорика здесь не было. Вроде как исповедовался от безысходности перед бывшей возлюбленной. По его неожиданному откровению становилось понятно: когда-то они действительно были с Динарой очень близки и, даже расставшись, все еще питали друг к другу теплые чувства. Да и взгляды, какими обменивались рыцарь и следопытка, тоже свидетельствовали о многом.
Когда раньше мне доводилось расправляться со своими врагами, я не испытывал угрызений совести, поскольку знал: я – в меньшинстве и защищаюсь, а значит, правота на моей стороне. Сегодня выдался особый случай. Желая убить заклятого врага, я по-прежнему ощущал свою безоговорочную правоту. Но после повторного вмешательства в нашу разборку Динары и всплывших вслед за этим подробностей их с Ипатом романтических отношений я вдруг впервые за долгие годы почувствовал, что, несмотря на необходимость устранить очередную угрозу, делаю что-то не так.
Вряд ли это были укусы совести – сия прежде докучливая особа давно растеряла у меня почти все зубы. Скорее в моем нынешнем душевном дискомфорте имелось нечто ностальгическое. Невольно вспомнилось, как мы, бывало, с женой вот так же разговаривали по душам, обсуждая те или иные жизненные неурядицы. Вспомнился и последний, наш самый
