Результатом проверки нашего груза стали открывшиеся вторые ворота. За ними оказался бывший гостиничный холл, а ныне – нечто вроде приемной. И выглядела она точь-в-точь так, как должно выглядеть подобное помещение у хозяина, напрочь лишенного гостеприимства.
Все здешнее убранство – а, вернее, почти полное его отсутствие – указывало на то, что гостям в «Ласточке» рады ровно настолько, насколько за Барьером радуются появлению на пороге дома почтальона или рассыльного. Никакой мебели, даже простенькой скамьи! Лишь голые, отделанные бледно-зеленым мрамором стены, такой же мраморный пол и две симметрично расположенные лестницы, ведущие на огороженный балюстрадой внутренний балкон. Поднявшись на него, можно было затем попасть в помещения второго этажа. Также с балкона было удобно вести огонь по главному входу в случае вероятного вражеского прорыва. Не говоря уже о том, чтобы держать оттуда на прицеле гостей. Чем и занимались сейчас трое стоящих там телохранителей Барклая.
Четвертый член комитета по встрече тоже был при оружии, но держал свой ИПП за спиной, а «Страйк» – в кобуре. Что ему явно не нравилось. С этим неприветливым типом нам, очевидно, и предстояло общаться. Он поджидал нас у торчащего в центре зала голографического терминала – главной и единственной детали ее минималистичной обстановки. Человека, подпадающего под описание Дровосека, в холле не наблюдалось, но я рассчитывал, что он все-таки предстанет пред нами лично. Почему бы нет, ведь мы пожаловали к нему с уникальным штучным товаром, на который ему вот уже двое суток безумно хотелось взглянуть.
– Мир вашему дому! – перекрестившись, изрек я с порога. Иными словами, продолжал старательно изображать из себя Магога, которого тут могли знать. Вектор и Астат также перекрестились, но сделали это, скромно помалкивая и держась позади меня. – Извините, ежели мы малость опоздали. Насилу из Москвы вырвались; сами знаете, какое там у тамбура порой бывает столпотворение… – И, сняв с головы шлем, я обратился к человеку у терминала: – Так кому тут картину-то показывать? Тебе, что ли? Сроду бы не подумал, что ты спец в живописи…
Последний комментарий я обронил на случай, если встречающий нас представитель Барклая уже имел дела с Магогом, и потому Магог мог позволить себе в адрес этого шапочного знакомца легкое панибратство. Если же мы с ним прежде никогда не встречались, тоже не беда: пускай думает, что я просто зубоскалю, отыгрываясь за чересчур придирчивый шмон на входе.
«Знакомец» промолчал и вообще не изменился в лице, оставив меня гадать, виделся он со мной раньше или нет. Жестом велев нам оставаться на месте, он отступил к терминалу, активировал его и сгенерировал напротив нас голографическую проекцию человека в полный рост. Возникший таким образом в холле восьмой участник переговоров присутствовал здесь лишь виртуально, зато оригинал, с какого он был списан, являл собой нужную нам личность. Вопрос только в том, где она сейчас прячется. Но явно где-то поблизости – если бы сигнал поступал сюда издалека, вряд ли изображение было бы таким четким.
– Кто ты такой? – спросил перво-наперво Дровосек, смерив меня недоверчивым взглядом.
– Раб божий и слуга Дьякона Магог, – ответил я, после чего представил остальных: – А это мои единоверцы Елам и Хет. Они помогли мне раздобыть для тебя картину.
– Как все, однако, любопытно складывается! – заметил на сей счет хозяин. – А куда же подевался этот ваш четвертый… как его… Цигун?.. Циан?.. Цефей?
– Возможно, ты имеешь в виду нашего единоверца Цефона? – Я насторожился, пытаясь понять, куда клонит Барклай. И откуда, черт побери, ему известно имя сектанта, который, по замыслу Дьякона, не должен был добраться до Чернобыля. Или все-таки должен был, и двое суток назад я неверно истолковал, казалось бы, совершенно очевидные факты?
– Да-да, о Цефоне я и толкую, – подтвердил Дровосек. – Так где же он, позвольте вас спросить?
– Цефон, царствие ему небесное, пал смертью храбрых вчера вечером, когда мы прорывались к Курчатнику, – ответил я, придав лицу и голосу скорбное выражение. – Он прикрывал нам спины и, к великому сожалению, был растерзан стальными тварями на подходе к тамбуру. – И, перекрестившись, подытожил: – Да упокоится с миром наш брат по вере Цефон в той многогрешной земле!
Липовые Елам и Хет все так же молча последовали моему примеру.
– М-да, и впрямь, чем дальше, тем все любопытнее и любопытнее… – Вопреки ожиданиям Барклай не стремился показываться нам на глаза, чтобы взглянуть на «Вирсавию» и самолично произвести ее экспертизу. Более того, складывалось впечатление, что в данную минуту она его вообще не интересовала. А интересовали Барклая почему-то мы. Вернее, тот из нас, кто здесь и вовсе не должен был сейчас находиться.
Но если мы вызывали у Дровосека подозрения, зачем тогда он нас сюда впустил?
– Так что мы решим насчет картины? Она тебе нужна или как? – осведомился я, делая вид, что начинаю терять терпение. В действительности сейчас я был уравновешен и сконцентрирован, будто подкрадывающийся к жертве хищник. И пусть ее поведение меня настораживало, моя стая была готова к атаке, и отступление грозило нам куда большими потерями, нежели последний, стремительный рывок вперед.
– Разумеется, ваша картина мне нужна, если, конечно, это и впрямь подлинник, – ответил виртуальный Барклай. – И не только картина, но и вы трое мне также очень нужны. Точнее, не столько мне, сколько моему деловому партнеру Дьякону. Уверен, ему будет чертовски интересно узнать, как это вдруг один из его людей позавчера умер, а сегодня чудесным образом воскрес и выполнил порученное ему задание.
После этих слов голографическое изображение Дровосека сменилось огромным двумерным экраном. Он был разделен на четыре части, на которых демонстрировались фотографии растерзанного трупа в доспехах Пламенного Креста. Как стало понятно, одного и того же трупа, но запечатленного с разных ракурсов. Вид у него был весьма непрезентабельный. У мертвеца полностью отсутствовала левая рука и наполовину – правая нога, оторванная аккурат в коленном суставе. А вот голова и лицо оказались на удивление неповрежденными и легко поддавались опознанию. Настолько легко, что я моментально понял, чьи останки нам показывают.
Мои!.. Или, вернее, того праведника, который в данную минуту находился в «Ласточке» живой и ничуть не покалеченный…
Я всегда стремился максимально походить на тех людей, чей облик принимал. Но сегодня моя педантичность оказала мне медвежью услугу. Даже одного беглого взгляда было достаточно, чтобы понять: кто-то из нас двоих – Магог или я – однозначно не тот, за кого он
