даже без алмазов, а помогать семье за Барьером как-то надо…
Приятели потрепались еще немного о других, не имеющих отношения к Барклаю и Чапаю вещах, после чего Мангуст поблагодарил хозяина, пообещав в следующий раз поставить ему за сегодняшнюю услугу выпивку, и удалился. Вполне обычным путем – через дверь, а не мгновенно растаяв в воздухе, как он теперь умел делать. А Коваленко глянул на часы, отметил, что на дворе рассвет, и в принципе нам уже можно сгребать манатки и выдвигаться в путь. В связи с чем я заметил, что мне не помешало бы взбодриться – иными словами, опохмелиться, – ибо заставлять меня маршировать по Зоне с жестокого бодуна будет сродни пытке. А пытать арестованного капитану запрещает конвенция о правах этих самых арестованных. Самому Матвею похмелье было чуждо, поскольку его кровь и печень очищались десятками «жженых» имплантов. И все же он вошел в мое горестное положение, плеснув Чапаю на дорожку полстакана водки и подождав, когда страдальцу малость полегчает.
Пока Коваленко прощался с Топотуном и объяснял глухонемому что-то по поводу протекающего в номере крана, я заглянул краем глаза в регистрационную книгу отеля. И выяснил, что оба постояльца из двести восьмой комнаты выехали из «Бульба-Хилтон» за полчаса до нас. То есть примерно тогда, когда мы распрощались с Мангустом. В принципе я знал, что моя группа уже вовсю готовит мне побег, – иначе в случае каких-либо затруднений Вектор или Гаер показались бы мне сейчас на глаза, – но уточнить это лишний раз не помешало.
Ни я, ни мои оперативники не могли вычислить точный маршрут моего конвоирования. Можно было лишь предполагать, что капитан изберет для нас кратчайшую дорогу. Нам предстояло пересечь Барьер где-то на полпути между Выгребной Слободой и Гденью, а оставшееся до блокпоста расстояние проделать вдоль внешней стороны Барьерного купола. Однако на первом этапе нашего путешествия имелось несколько труднопроходимых участков, что оставляли нам ограниченное пространство для маневров. В одном из таких мест Чапаю и должна была улыбнуться удача. Улыбнуться и подарить ему шанс на побег.
Вектор и Гаер не стали тянуть время, позволяя Матвею увести меня далеко от рынка, и устроили засаду в первом же месте, мимо которого мы никак не могли пройти.
Это случилось двумя километрами юго-восточнее Обочины, на нешироком, порядка сотни метров, промежутке, разделявшем два тектонических разлома, не позволяя им срастись в один гигантский. На этой полоске земли торчала старая покосившаяся, словно Пизанская башня, водокачка из красного кирпича и одноэтажный домик с прогнившей, провалившейся внутрь крышей – не то насосная станция, не то еще какая техническая постройка. Они были выстроены здесь еще в середине прошлого века и дожили до наших дней наряду с остальными уцелевшими при Катастрофе зданиями на ЧАЭС и в ее окрестностях.
У нас имелся выбор: обойти домик и водокачку стороной или пройти напрямик между ними, немного сократив себе путь. Коваленко, не мудрствуя лукаво, выбрал последний вариант. Но, не дойдя до домика полусотни шагов, остановился, поскольку заметил на его стене предупредительную надпись.
Вообще, на домике и водонапорной башне было много всевозможных надписей, но все они наполовину стерлись от времени и непогоды. Увиденное нами предупреждение было нанесено поверх них белой краской совсем недавно, и потому, не успев поблекнуть, бросалось в глаза сильнее прочих.
«Не ходи туда, брат! Засасывает насмерть!» – гласило оно. А куда именно не стоит ходить «брату», уточняла начерченная под посланием стрелка, чей конец указывал на восточный угол дома. Нам пришлось бы его обогнуть, надумай мы преодолеть перешеек между разломами по левому краю. Но, поскольку капитан намеревался пересечь его по центру, то беспокоиться нам было вроде бы не о чем.
И все же Коваленко велел мне замереть на месте и, сойдя с тропы, удостоверился, что предупреждение – не фальшивка. Вполне разумная предосторожность. В Зоне нередко встречались ублюдки, которые направляли ложными призывами доверчивых сталкеров прямиком в западню… Ан нет, не в этот раз! Заглянув издали за угол постройки, Матвей вернулся ко мне и, указав на надпись, сказал:
– Верно написали шутники: засасывает за будь здоров! «Чертова топь»! Спасибо добрым сталкерам за подсказку. Другие бы просто мимо прошли, а эти не поленились предупредить. Отрадно, что в Зоне еще не перевелись такие люди.
Капитан жестоко ошибся: эту надпись сделали не добрые люди и отнюдь не с добрыми намерениями. Я не ходил с ним на разведку, но, несмотря на это, знал об обнаруженной им «Чертовой топи» и о настенном предупреждении гораздо больше Матвея. Еще бы мне этого не знать, ведь автор сего послания оставил под ним свой автограф. Глядя на указатель, мой спутник видел обычную стрелку. Я же смотрел не просто на стрелку, а на выходящий из безымянной точки направленный отрезок. То есть на геометрический рисунок, именуемый вектором. То есть на подпись, какую мой оперативник изобразил под завуалированной и понятной только мне инструкцией, как я должен поступить, когда придет время рвать от чистильщика когти.
О том, когда именно наступит этот момент, меня инструктировал уже не Вектор, а Гаер. Послание от него обнаружилось не на домике, а на водокачке. Оно также было выполнено белой краской поверх старых, выцветших художеств и представляло собой сделанное наспех, небрежное, но понятное граффити: похожий на карточного джокера, носатый уродец в шутовском колпаке строчил из автомата, а над ним, как в комиксах, красовалась надпись: «BANG! BANG! BANG!»
Наверняка Коваленко заметил и эту недавно сделанную картинку. Но поскольку в ней отсутствовало какое-либо явное предостережение, капитан не стал выискивать в нарисованном шуте-автоматчике скрытый смысл. Что там искать: очередная настенная мазня с потугами на оригинальность, оставленная от нечего делать каким-то проходимцем… И Матвей, не удостоив его труд вниманием, махнул мне рукой, приказав двигаться дальше.
Капитану было невдомек, что и это изображение вовсе не такое простое и бессмысленное, каким оно кажется. Джокер с автоматом был зашифрованным автографом Гаера, чей оперативный псевдоним являл собой устаревший синоним слову «шут». Ну а послание, под каким стояла эта подпись, истолковывалось и того проще: «Будь начеку и действуй, когда я начну стрелять».
Собирайся Вектор и Гаер освободить босса, просто пристрелив Матвея, они, естественно, не предупреждали бы меня об этом. К чему тогда им тратить время на дурацкую живопись? Прикончили бы моего конвоира из засады метким выстрелом и все дела! Нет, смерть Коваленко, так же, как смерть Мангуста, в мои планы не входила. Подобно всем «жженым», Матвей был известным и влиятельным в Зоне человеком, чтобы пускать его в расход по пустяковому поводу. Вдобавок, как стало сегодня известно, Коваленко хорошо знал Мангуста. И потому он мог стать нашим потенциальным посредником для выхода на этого неуловимого субъекта. Не говоря об услуге, какую капитан должен был мне вскоре оказать. Именно ему предстояло подвести под моей текущей легендой финальную черту. И тем самым предъявить нашим врагам последнее свидетельство, что Чапай был натуральной, а не подставной личностью.
Мы миновали водокачку и добрались почти до конца перешейка, когда из-за каменных нагромождений, что высились неподалеку, грянули автоматные очереди. Сей же миг Коваленко с завидной для алкоголика прытью ухватил меня за плечо и столкнул в ближайшую яму, похожую на старую, наполовину засыпанную воронку от авиабомбы. После чего спрыгнул туда сам и, припав к склону, приготовился отстреливаться от невидимой пока угрозы.
– Лежи и не высовывайся! – приказал мне Матвей. Избавлять меня от наручников и
