«Деловой подход! – усмехнулся я в мыслях. – И очень своевременный. Значит, сделка, говоришь? Прекрасно: торговля – не война».
А вслух ответил:
– Полной амнистии не обещаю, однако за содействие правосудию клянусь похлопотать, чтобы вас не заносили в Красный Список. Но, как бы то ни было, медицинскую помощь тебе окажут безо всяких условий.
Ахиллес внимательно выслушал мой ответ, полминуты обдумывал его, затем удовлетворенно качнул головой:
– Это… справедливо. Толстяк ваш, забирайте его. Я прикажу парням, чтобы не мешали… И, Гроулер, спасибо, что…
И он указал на ракетницу в моих руках.
– Потом поблагодаришь, – отмахнулся я. – А будет желание, переиграем заново.
И хоть дышать для Ахиллеса было подобно пытке, а я вроде бы не сказал ничего смешного, он рассмеялся. Впрочем, у него имелся повод для радости: в отличие от Хатори, Блондин выбрал верный путь, чтобы покинуть эту чересчур затянувшуюся игру.
«Всадники Апокалипсиса» уходили из Пирамиды. Никто их пока не арестовывал, да и с нашими оставшимися силами это было попросту невозможно. Здесь и так хватало забот, чтобы еще отвлекаться на возню с тремя десятками заключенных. Мало того, я даже не стал требовать у них сдать оружие. Перед тем как команда понесла Ахиллеса к хилерам, он поклялся нам, что все вооружение и амуниция, находившиеся у «Всадников» на руках, вернутся на стадиум и будут взяты под усиленную охрану до тех пор, пока мы не решим, что с ними делать. Но подготовленные к отправке в Женеву контейнеры с прочим оружием было все же решено оставить под нашим присмотром.
Я не беспокоился насчет того, что клятва Ахиллеса будет нарушена. После ранения и публичного поражения – первого за последние несколько лет и потому вдвойне обидного – Блондин упал духом и, похоже, надолго охладел не только к военным авантюрам, но и к реал-технофайтингу вообще. Настроение капитана передалось команде – это было заметно по потухшим физиономиям «Всадников», которым как-то сразу стало не до завоевания мира, а просто захотелось разойтись по домам, к семьям.
Остервенелый Хатори кричал и бесновался, пытаясь назначить на место Ахиллеса сначала его заместителя, потом ближайших друзей, сулил за это такие золотые горы, которых не обещал даже мне, но все тщетно. Контрольный бой завершил эту войну как для меня, так и для «Всадников Апокалипсиса». Мое ответное обещание добиться для них частичной амнистии успокоило этих разочаровавшихся бойцов и дало им надежду на возвращение к прежней, нормальной жизни. В отличие от журавля в небе, которого в красках расписывал Санада и ловить которого надо было браконьерским способом, подаренная мной синица выглядела не столь привлекательно, зато дар этот был совершен на законной основе. И пусть покидавшие арену «Всадники» продолжали оставаться для нас серьезными противниками, клятва Ахиллеса гарантировала, что бывший стальной кулак самозваного Законотворца не ударит нам в спину.
Отпускать Санада маршалы, конечно же, и не подумали. И не только потому, что ему инкриминировалась попытка государственного переворота. Помимо этого, после гибели Семена Петренко арбитр Хатори остался единственным свидетелем, который мог более или менее внятно объяснить причины постигшего мир Хаоса.
Когда «Всадники» отказали Хатори в поддержке, случилось то, чего я и боялся: рассвирепевший арбитр пустился во все тяжкие и принялся всячески препятствовать собственному аресту. Первым делом он полностью заблокировал «форсбоди» всем, кто не догадался после наблюдения за контрольным боем отключить систему служебной связи. Только-только собравшиеся покинуть Пирамиду «Всадники», а также члены моей команды бранились грязными словами, поскольку все они как один стали заложниками отключившихся интерактивных доспехов. Этот фокус не прошел только со мной и Каролиной – я разоблачился из поврежденного «форсбоди» еще на десятом ярусе, а у Кэрри отобрали мой подарок вместе с «кальтенвальтером» на нулевом ярусе после того, как она прикончила Дикобраза. Поэтому на захват государственного преступника мы отправились лишь в сопровождении маршалов из поредевшей группы Даниэля Фишера.
Хатори продолжал чинить препоны. Двери захлопывались перед нами, служебные модули загромождали коридоры и едва не сбивали с ног, лайтеры гасли в самый неподходящий момент… Но мы упорно продвигались к лестничной шахте, взрывая двери ракетницей, уворачиваясь от ошалелых модулей и полагаясь на хорошую память Даниэля, способного ориентироваться в коридорах Пирамиды даже при кромешном мраке.
В сопротивлении арбитра только на первый взгляд наблюдалось паническое отчаяние. На самом деле план бегства из Пирамиды был продуман им до мелочей. Неизвестно, где он собирался скрываться, улизнув от нас, – вероятно, имел на этот счет какие-то идеи, – но из каменного мешка, на дне которого находился правительственный терминал, Санада просто не терпелось вырваться.
– Стойте, – придержал я спутников, когда мы наконец-то подобрались ко входу в шахту. – Хатори знает, что на лифте мы не поедем, поскольку будем в нем заблокированы. Он предполагает, что мы разделимся: кто-то из нас побежит по лестнице, а кто-то будет стеречь лифт. Для Санада путь по лестнице исключен – арбитр не слишком легок на подъем. Поэтому, пока кто-то из нас будет спускаться, он успеет подняться с нулевого яруса на лифте. И он подготовится для встречи с нашей группой прикрытия. Вояка из него, конечно, не чета Ахиллесу, но стрелять он умеет, это точно. Думаю, новые жертвы нам не нужны.
– Что ты предлагаешь? – спросила Каролина. Девушка была бледна, и ее колотила дрожь. Сейчас Кэрри, как никогда, переживала за судьбу отца, оставшегося наедине с мечущимся в панике Хатори.
Вместо ответа я подошел к лифту и истратил две последние ракеты: первой разнес двери, а вторую отправил вниз по шахте, дабы она уничтожила подъемную кабину.
– Теперь у Санада одна дорога наверх, – подытожил я свои действия. – И ему с нами уже не разминуться.
Я полагал, что предусмотрел все варианты развития ситуации, но, оказывается, это было
