погони, вполне естественный для хищников, охотившихся стаей. Я мог бы, конечно, выбрать сравнения и из области спорта – командный дух, чувство локтя и им подобные, – только это звучало бы неуважительно к моим собратьям по оружию, которые и в мыслях не позволили бы себе поднять руку на женщин и стариков. Звериная стая – она и есть звериная стая, со всеми присущими ей законами. А следовательно, и драться с ней требовалось по звериным принципам: прежде всего ликвидировать вожака – его потеря надломит боевой дух даже самых агрессивных хищников.
Я рассчитывал, что фиаскер, бегущий во главе банды, как раз и будет тем, кто мне нужен. Прицелившись, я выждал момент, когда из-за угла покажется тень первого врага, после чего резко выдохнул и нанес опережающий удар обухом на уровне промежности пока невидимого вожака.
Капитан «Молота Тора» Гроулер только на четвертом десятке лет жизни узнал, что является на редкость беспринципным человеком. Он свято чтил кодекс реалеров, запрещающий заниматься рукоприкладством вне спортивной арены, однако, спровоцированный крайними обстоятельствами, легко поступился правилами. Но вот что интересно: колошматя ораву безмозглых идиотов, которых поодиночке воспринимать за серьезных противников было и вовсе глупо, я не испытывал ни малейших угрызений совести.
За два месяца фиаскеры освоились далеко не со всеми законами Жестокого Нового Мира. Кое-какие недостающие знания я вдалбливал сейчас в их тупые головы. Главное, фиаскеры усвоили основной постулат моего урока, а его мне, в свою очередь, преподал всезнающий дядя Наум (правда, преподал не в такой радикальной форме, но тоже весьма доходчиво): всякое действие рождает противодействие, причем не всегда адекватное затраченным усилиям. Данная же ситуация вышла в какой-то степени уникальной, поскольку противодействие в ней явно опередило действие. Жаль только, что те, кто олицетворял собой действие, вряд ли оценили эту уникальность. Но они хотя бы запомнили урок – и то хорошо.
Первое «противодействие» не получилось точным. Я ошибся в расчетах, так как не предполагал, что бежавший в авангарде фиаскер окажется столь высокорослым. Обух топора – более гуманное оружие, нежели лезвие, – угодил не во вражескую промежность, а по коленной чашечке. Я отчетливо расслышал хруст сломанной кости – звук, накрепко осевший у меня в памяти после трагического поединка со Спайдерменом. Даже не осознав толком, что произошло, верзила загремел на бетон, тут же сменив крик ярости на пронзительно- жалобный вопль боли. И не успел он еще завопить во все горло, как я уже выскочил из-за угла и набросился на того, кто бежал следом за ним.
Второй подвернувшийся под руку фиаскер испуганно выпучил глаза при виде моей свирепой физиономии, оскаленных клыков-имплантатов и занесенного топора. Оказать сопротивление ублюдок тоже не успел – заблажил подобно верзиле и рухнул на колени со сломанной ключицей. А я, не останавливаясь, перехватил топор поудобнее и ткнул им в зубы третьего возжелавшего нашей крови негодяя. Мне даже не пришлось наносить удар: фиаскер сам с разбегу налетел на обух и лишился сознания, не успев вскрикнуть.
Надо признать, что озверевший человек все-таки сохраняет остаток разума и не превращается до конца в животное. Вряд ли бы разъяренная стая гиен, потерявшая трех особей, отказалась от своих агрессивных намерений. Фиаскеры, получившие неожиданный и жестокий отпор, пошли на попятную на удивление быстро. Хорошенько остепенив самых неугомонных, я собрался было ударить под дых очередному нападавшему, но тот уже убегал от меня и потому заработал лишь тычок между лопаток. Его менее быстроногие, однако сообразительные приятели поступили так же, в мгновение ока перестроив арьергард атакующего подразделения в авангард отступающего.
Я не стал догонять поджавшего хвост врага, хотя здравомыслие и рекомендовало мне вывести из строя для пущей безопасности еще как минимум двух противников. Опустив топор, я встал возле скрючившихся в три погибели побитых фиаскеров. Судя по всему, парни впервые в жизни узнали, чем настоящая боль отличается от ее имитации в экстрим- развлечениях виртомира.
Поредевшая банда ретировалась на безопасное расстояние, сбилась в кучу и начала оперативно анализировать обстановку. Процесс анализа у нее протекал медленно, поскольку осложнялся заторможенностью мыслительных процессов. Тем не менее выводы они сделали правильные: не все граждане центрального мегарайона одинаково запуганы; встречаются среди них и такие, для кого стандартных методов запугивания явно недостаточно.
– Эй ты! – потрясая обломком трубы и стараясь придать дрожащему голосу свирепости, обратился ко мне один из недобитых противников. – Ты чего, придурок, вконец рехнулся? Да ты хоть понял, кто мы такие?!
– Догадываюсь, – отозвался я, переводя дыхание. Два месяца без тренировок давали о себе знать. – Вы – самые шаловливые детишки в этом дворе. Извините, погорячился – вы так расшумелись, что я слегка вышел из себя. Обещаю: в следующий раз буду шлепать только по мягким местам.
– Но, ты!.. – Мой откровенно издевательский тон фиаскерам не понравился. – Ты покалечил Тигра, Гоблина и Убийцу! Соображаешь, что сейчас с тобой будет, урод? На куски порвем! В бетон втопчем! С яруса выкинем!
– Что же вас останавливает? – полюбопытствовал я, перебросив топор из руки в руку.
Такой, казалось бы, элементарный вопрос поставил фиаскеров в тупик, потому что конкретного ответа я так и не получил. Бросая на меня злобные взгляды, банда принялась возбужденно спорить, каким же образом дать понять незнакомцу, что он совершил самую крупную ошибку в своей жизни. Идея воздать наглецу по справедливости, переломав руки и ноги, выдвигалась каждым из спорщиков. Однако брать на себя роль инициатора по ее исполнению энтузиастов не нашлось. Девушки из компании и вовсе предложили плюнуть на больного идиота – то есть меня, – забрать раненых и заняться менее рисковым делом, а именно – поискать в округе уцелевшие раздатчики глюкомази. Мужская половина фиаскеров в принципе не возражала, вот только несдержанное обещание казнить меня страшной казнью задевало самолюбие товарищей Тигра, Убийцы и Гоблина.
Пока фиаскеры решали мою участь, я от избытка праведного гнева разнес топором рекламный пикр и скамейку. В общем, работал на публику – производил психологическую атаку и выплескивал не растраченную до конца агрессивную энергию. Покалеченные фиаскеры взялись отползать от меня, как недодавленные тараканы, а их нерешительные
