– С моей стороны это будет огромным тебе одолжением, Мангуст… – Чертов лицемер не преминул подчеркнуть, что не только я, но и он идет на немалые жертвы во имя нашего грядущего альянса. – Гораздо бо?льшим, чем те отпуска, какие я тебе пообещал. Ты ведь осознаешь, что просишь меня освободить не только твоих друзей, но и потенциальных свидетелей. Они видели и слышали много такого, чего им никак не следовало видеть и слышать…
– Да брось нагнетать этот дешевый драматизм! – перебил я его разглагольствования. – Если в уплату за их жизни тебе мало моей бесконечной признательности, могу кое-что накинуть сверху. Тебя ведь наверняка интересует личность того, кто рассказал нам о твоем сотрудничестве с «G. O. D. S.», и одно из секретных убежищ этого скользкого типа?
– Опять ты толкуешь о каких-то неизвестных мне «богах», – изобразил недоумение Давид Эдуардович. Но лишь на словах и только для заложников, к которым он стоял спиной. В обращенном же на меня взгляде Талермана было вовсе не недоумение, а неподдельный интерес. – Но ты, признаться, меня заинтриговал. Было бы небезынтересно узнать, кому это вдруг вздумалось разносить обо мне по Зоне подобные дурацкие сплетни… Ладно, считай, что мы договорились: твои друзья получат свободу. Исключительно в знак укрепления нашей дружбы и сотрудничества. Пускай уходят и помнят мою доброту – я их не трону. Но если кого- либо из этих троих заметят еще раз поблизости от Исгора, я уже не ручаюсь за их безопасность.
– И каковы гарантии, что ты действительно позволишь им уйти?
– Что за глупый вопрос? Ты лично это проконтролируешь, раз отказываешься верить своему боссу на слово. Или забыл, кто отныне может по праву считаться в Зоне самым вездесущим человеком?..
…Я сопровождал Мерлина, Черного Джорджа и Арабеску до Долгопрудного – ближайшего к «Альтитуде» места, где они могли с наименьшим для себя риском пересечь Барьер. Вот только я не прошагал с ними весь этот путь к плечом к плечу – так, как мы ходили по Зоне раньше. Не знаю почему, но с тех пор, как Умник отпустил заложников, я не мог заставить себя приблизиться к ним. Даже затем, чтобы просто поинтересоваться их самочувствием. Не мог, и все, хоть ты тресни! И потому следовал за ними незримо, телепортируясь с места на место по мере того, как мои друзья уходили прочь от Исгора.
Чего именно я боялся, трудно сказать. Осуждения? Вряд ли они, вырвавшиеся из щупалец ботов-мигрантов, высказали бы мне его. Даже в том случае, если все трое и впрямь теперь меня ненавидели. Все они были достаточно благородны, чтобы у них повернулся язык осудить в открытую своего спасителя. Скорее всего, я опасался не их презрения, а собственной чужеродности, какую непременно ощущу в компании бывших соратников. Кем они стали для меня отныне? И о чем могли говорить в моем присутствии, зная, что вместе со мной за ними наверняка наблюдает Умник?
Чтобы они выжили, мне пришлось в одностороннем порядке разорвать нашу дружбу. Так мне будет проще всего расстаться с ними. Так будет проще и им. Пускай я лучше останусь в их памяти таким, каким они меня всегда знали: свободолюбивым, неунывающим циником, чем коварным гиперпространственным монстром на побегушках у чокнутого мерзавца.
Я переборол свой страх лишь тогда, когда Пожарский и компания находились всего в полукилометре от Барьера. Вероятно, я все-таки был не прав, осмелившись показаться им на глаза. Однако разойтись с ними, совсем не попрощавшись, тоже показалось мне не самой разумной идеей.
Предчувствия меня не обманули. Никто не выказал при моем появлении радости, никто не поинтересовался, почему я не присоединился к ним раньше, ведь мой новый босс этому вроде бы не препятствовал. Мы стали чужими, и этим все объяснялось. Взгляды товарищей были настороженными, но все-таки не злыми, а скорее сочувственными. Утратив былую гордость и вольнолюбивый дух, сейчас я, наверное, и впрямь выглядел жалко. Я сожалел о своем вынужденном поступке. Семен, Динара и Жорик сожалели, что мне пришлось так поступить. И говорить нам по большому счету друг с другом было больше не о чем.
Возможно, спустя еще полминуты нашего молчаливого противостояния я просто взял и растворился бы в воздухе, словно мираж, если бы не Дюймовый. После нескольких робких попыток обратиться ко мне он наконец-то собрался с духом и поинтересовался:
– И что вы теперь будете делать, Геннадий Валерьич? У вас уже есть какой-нибудь план, как разобраться со всей этой хренотенью? Потому что если у вас есть план, то вы ведь знаете: я за вами куда угодно!
– Война окончена, Жорик. Успокойся. Нет у меня больше никаких планов, – ответил я. – Кроме, пожалуй, одного: слетать на юг, к своей семье. Хотя бы на недельку, и то было бы здорово. Если, конечно, Талерман не соврал и сможет мне это устроить.
– Ты, главное, не особо перед ним распинайся, – наказал мне Мерлин. – Не стоит он того. И не отчаивайся – мы о тебе не забудем. И не осудим, какое бы дерьмо Умник ни заставил тебя за ним разгребать.
– Все в порядке, – отмахнулся я. – Возможно, так оно даже к лучшему. Не век же мне метаться по Зоне как неприкаянному, хватаясь за все подряд в поисках панацеи? Да и существует ли вообще от моей болезни идеальное лекарство – недорогое и без побочных последствий? Когда-то я дал себе слово, что непременно вернусь к жене и дочери, чего бы мне это ни стоило. Цена и впрямь оказалась завышенной. Но не настолько, чтобы стать для меня непосильной. И я ее выплатил, как и поклялся. Поэтому грех мне жаловаться на судьбу. Все справедливо.
– Ничего не справедливо! – возразила Динара. – Талерман – та еще мразь, и теперь тебе придется плясать под его дудку! Дерьмо, а не жизнь!
– Дерьмо или нет, но, по крайней мере, в этой новой жизни я своей цели достиг, – не стал я ни отрицать вердикт питерки, ни соглашаться с ним. – Однако, если ты хочешь, чтобы моя совесть была спокойна, пообещай, что завтра же вы с Жориком начнете строить свое новое будущее. Такое, какое ты запланировала и о каком рассказывала мне тогда, на Рижском вокзале. По-моему, хватит уже на вашу долю приключений, согласны?
Черный Джордж и Арабеска переглянулись, нахмурились, замялись, но так и не дали мне конкретного ответа. Впрочем, я знал, что Динара слов на ветер не бросает, и если она что-то твердо решила, то не отступится и своего добьется. И непременно вытравит из Дюймового все остатки героической романтики. Которые, как выяснилось, не улетучились из него даже после того, как он заполучил сегодня в бедре дырку и побывал в щупальцах Гордия.
На том и распрощались. Вдобавок зарядил дождь, что отнюдь не улучшило наше и без того мерзопакостное настроение. Понурые товарищи пошагали дальше, к Барьеру, а я остался и смотрел им вслед, пока они не скрылись среди мокрых, серых руин. После чего подставил лицо под падающие с неба холодные капли и проговорил:
– Дождь в дорогу – добрая примета… Ничего, как-нибудь переживем. Могло быть и хуже.
Затем обреченно вздохнул и отправился обратно на «Альтитуду», мгновенно растворившись в воздухе, будто меня здесь и не было.
А история побежала дальше. Но это была уже совсем другая история…
Вместо эпилога
На пассажира, прилетевшего на Мадейру утренним рейсом из Лиссабона, все косились, как на чудака. «Полюбуйтесь-ка: вот еще один чокнутый старовер!» – очевидно, думали о нем люди, когда он, пройдя таможенный контроль, неторопливой походкой пересек зал прилета и, покинув аэровокзал, направился мимо автомобильных стоянок в сторону океана. До берега здесь было практически подать рукой – аэропорт располагался на восточном побережье
