прутьями. Где-то за стенами карантинного блока раздалась аритмичная серия щелчков, словно некто вращал там колесо старинного сейфового замка, набирая на нем нужный код. Судя по звукам, замок тот был весьма внушительным. Вслед за этим задняя стена нашей камеры пришла в движение и начала перемещаться со стремительной скоростью. Мы как будто сидели в большой коробке без одной боковой стенки, а тот, кто нас туда загнал, перекрыл выход плоской крышкой и теперь водил ее по кругу, притирая для лучшего прилегания к торцам стенок. Крышка обладала изрядной шириной и к тому же походила на лоскутное одеяло, сшитое из клочков материи всех мыслимых и немыслимых оттенков. Перед нами мельтешил такой цветовой хаос, что, будь я эпилептиком, уже через полминуты забился бы в припадке. Перегородка двигалась относительно закрытого ей проема вверх, вниз, вправо, влево, а также по диагоналям, меняя курс с непредсказуемой частотой. Порой в калейдоскопе цветов мне виделись мельком различные объекты: горы, моря, современные города, старинные замки. Все они накладывались друг на друга, как тасуемые карты, и лишь усугубляли безумие, творившееся от нас на расстоянии вытянутой руки.
Я решил было, что эти смутные образы мне лишь почудились, как чудятся порой подобные вещи в игре света и тени. Но когда движение аляповатого полотна прекратилось и его очередной «лоскут» замер у нас перед глазами, оказалось, что за всем этим и впрямь скрывается не просто М-эфирная абракадабра. Теперь вместо задней стены в карантинном изоляторе открылся выход на неширокий – шагов пять в ширину, – но длинный мост, переброшенный через бездонную пропасть. Местность вокруг была укутана пеленой густого тумана, но, судя по изысканной старинной архитектуре каменного моста, я бы предположил, что квадрат за пределами нашей камеры имитирует европейские реалии. Впрочем, для нас это не имело никакого значения, и даже очутись я и Викки на вершине Эвереста, вряд ли мы уделили бы созерцанию окрестных пейзажей даже мгновение нашего драгоценного времени.
Я обернулся, желая уточнить у Людвига, действительно ли он открыл выход в транзит- шлюз, однако позади нас уже не было ни решетки, ни стоящего за ней робота. Только сплошная гладкая стена, аналогичная той, что еще полминуты назад находилась на месте уходящего в туман средневекового моста. Обернувшаяся вслед за мной Кастаньета даже отпрянула – настолько неожиданным оказалось для нее исчезновение моего экстравагантного родственника.
– Все-таки твой брат тебя не послушал, – заметила Викки, постучав кулаком по перегородке, возникшей на месте стальных прутьев. – Сочувствую… Ну а теперь, может, пойдем отсюда, пока проход не закрылся?
– Да, идем… – тяжко вздохнув, согласился я и добавил, обращаясь к исчезнувшему Людвигу: – Прощай, брат. Сомневаюсь, что я на твоем месте пошел бы ради кого-нибудь на такую жертву. А тем более ради какой-то жалкой копии самого себя…
Время поджимало, и мы, выйдя из камеры на мост, припустили по нему, словно угорелые. Едва я, бегущий следом за Викки, покинул карантинный блок, как позади нас моментально возникла отвесная каменная стена, уходящая ввысь и растворяющаяся в тумане. Наш край моста просто примыкал к ней и упирался в глухой тупик. Не знай мы о том, что преграда способна появляться и исчезать по воле здешних хозяев, сочли бы «тупиковый» мост шуткой какого-нибудь М-эфирного архитектора.
Только нам было сейчас вовсе не до шуток. Морган затем и отделился от Менталиберта шлюзовой камерой, чтобы при попытке незаконного проникновения заблокировать злоумышленника с обеих сторон, отрезав ему путь к отступлению. Задержавшись в транзит- шлюзе, мы не только рисковали отправиться в конечном итоге в квадрат Палермо, но и лишили бы самопожертвование Людвига всякого смысла. Что сделало бы наше поражение вдвойне горьким. Поэтому мы пересекали мост так, будто за нами все еще гналась орда разъяренных орков, которые наверняка давно уже сгинули в жерле Черной Дыры.
Я бы не удивился, растянись этот мост на несколько километров, но, к счастью, противоположный берег пропасти пролегал совсем неподалеку. Как только выросшая у нас за спинами стена скрылась в тумане, тут же впереди замаячило сооружение, похожее на триумфальную арку, подобную тем, какие возвышаются на Кутузовском проспекте Москвы и Елисейских Полях Парижа. Величественное подковообразное строение венчало край моста и, судя по всему, одновременно служило выходом на Бульвар. Проем арки был затянут дрожащей серебристой пленкой, похожей на развернутое в вертикальной плоскости пятно разлитой ртути. Надо полагать, эта зыбкая субстанция также являла собой некую защитную систему, но поскольку Людвиг не дал нам никаких дополнительных инструкций, значит, мы могли без опаски сигать под арку, невзирая на колышущееся там марево.
Мне и Викки оставалось пробежать до выхода какие-то полсотни шагов, когда сквозь серебристую пленку в транзит-шлюз проникли две рослые фигуры, которые, не задерживаясь, уверенно зашагали нам навстречу. Впрочем, взойдя на мост, громилы сразу же остановились, поскольку завидели нас. Мы от неожиданности тоже замерли как вкопанные, потому что не поверили своим глазам: перед нами стояли, вооруженные автоматами, наши старые знакомые Мухобойка и Косматый, с коими недавно так эффектно разделался мой героический железный брат. Судя по слегка огорошенному виду сицилийцев, они не ожидали с нами столкнуться, однако растерянность их продлилась от силы пару секунд. После чего мы вмиг очутились под прицелами автоматов, как и во время нашей предыдущей встречи с этими макаронниками.
–
–
– А ты мне не верил! – бросил ему Мухобойка. – Я ж тебе сразу сказал: транзит-шлюз надо на всякий случай блокировать – мало ли что. Еле, мать твою, убедил дурака! Ты врубаешься, что было бы, опоздай мы с тобой хотя бы на минуту?!
– О’кей, согласен: ты, мать твою, гений, а я – тупоголовый кретин, – недовольно пробормотал Косматый. – Только боссу не болтай, что я с тобой препирался, договорились? Не хватало мне вдобавок от него по шее получить!
– И еще выпивка! – добавил Томазо.
– Что – выпивка? – не понял его напарник.
– Ты – кретин, и с тебя выпивка. За то, чтобы я Дому ничего не говорил, – пояснил громила.
– А не много ли тебе чести, мать твою?! – возмутился Косматый и недовольно сплюнул себе под ноги. – Ишь, губу раскатал, как ковровую дорожку!
– Ну ладно, пускай ты – не полный кретин, – смилостивился Мухобойка, – но следующая выпивка, один хрен, за твой счет.
– Да пошел ты!
– Сам пошел,
Обмениваясь взаимными упреками, сицилийцы неторопливо приближались. Нам с подругой не оставалось ничего другого, как отступать. Кастаньета одарила меня мрачным многозначительным взглядом и начала понемногу пятиться к перилам, давая понять, что решила сигануть с моста в туманную бездну, неважно, поддерживаю я ее выбор или нет. Памятуя о своих недавно простреленных коленях, вывернутых локтях и переломанных ребрах,
