веку всевозможные чудеса, но подобные – точно ни разу.
– Не шевелись, Томми, – попросил Тремито, который стоял сейчас у креаторского пульта, но, заслышав за спиной возню, сразу же обернулся. Не приказал, не рявкнул угрожающе, а именно попросил. Как попросили бы, к примеру, Мухобойку о том же самом санитары «неотложки», когда укладывали бы его на носилки. Но на сей счет Гольджи, увы, надежд не питал: покалечивший его Доминик еще мог по непонятной Томазо причине оставить его в живых, но вызвать страдальцу карету «Скорой помощи» – это уж слишком.
Кряхтя от боли и волоча сломанную ногу, будто привязанный к телу мертвый балласт, Томазо кое-как принял сидячее положение, прислонившись лопатками к стене. Таким же образом совсем недавно перед ним сидел Аглиотти, а Гольджи целился в него из пистолета. Секунда, и все изменилось с точностью до наоборот. Палач и жертва поменялись местами, разве что Тремито не угрожал бывшему приятелю оружием, а, отвернувшись, внимательно следил за информацией, отображаемой на дисплеях сентенсора. Но пистолет держал наготове, поэтому мог пришить любого, кто находился в комнате, при малейшем проявлении агрессии в свой адрес. Или вообще без повода. Почему бы и нет, учитывая то, что собирался сделать с Домиником Томазо десять минут назад (Гольджи глянул на настенные часы и точно определил, сколько времени он провел в отключке).
Сам Клод Гомар сидел за пультом, будучи подключенным к М-эфиру со все еще находящимися там братьями Саббиани и Чико Ностромо. Помнится, когда заварилась эта баланда, перепуганный голландец шарахнулся в угол, и, значит, в Менталиберт его отправил уже Аглиотти. Отправил явно с каким-то поручением и теперь контролировал с пульта каждый шаг креатора. Ну а перед этим, разумеется, доходчиво растолковал Гомару, что произойдет, если хотя бы один из его шагов по ментальному миру окажется неверным.
Тремито попросил Мухобойку не шевелиться, но тот не послушался, хотя и осознавал, что рискует. Впрочем, отступник-босс никак не отреагировал на «передислокацию» недобитой жертвы и позволил ей усесться поудобнее. Все равно обездвиженный и разоруженный громила не представлял для Доминика никакой угрозы. Ближайшим пригодным в качестве оружия предметом на расстоянии вытянутой руки от Гольджи была труба парового отопления. Которую, однако, следовало еще оторвать от батареи, что было непросто сделать и абсолютно здоровому человеку, а калеке не справиться с такой задачей и подавно.
Пока Томазо переводил дыхание, он заодно выяснил, что случилось с Косматым. Приняв его поначалу за труп из-за растекшихся вокруг пятен крови, вскоре Гольджи понял, что хоронить бедолагу Джулиано еще рано. Расквашенный нос лежащего ниц Зампы то и дело выдувал кровавые пузыри – значит, приятель Мухобойки не умер, а был всего лишь как следует оглушен. Что также выглядело донельзя странно, особенно после того, как он набил Тремито морду. За такое оскорбление вырвавшийся от палачей Доминик был просто обязан вышибить Косматому мозги, но вместо этого почему-то только прострелил ногу.
За годы знакомства с Аглиотти Гольджи не припоминал случая, чтобы бывший босс не поквитался с теми, кто хотел его убить, а тем паче, когда все карты оказывались у него на руках. И двадцать пять лет дружбы Томазо и Доминика здесь не играли никакой роли. Мухобойке не раз доводилось быть свидетелем, как Тремито поступает с предавшими его друзьями, среди коих попадались и довольно близкие. Недавняя казнь Тулио Корда и та выглядела гуманной в сравнении с истязаниями, каким подвергал Аглиотти людей, которым он некогда доверял и которые в итоге злоупотребили его доверием…
– Почему ты не убил меня, Дом? – морщась от боли, спросил Томазо у загадочно подобревшего экс-босса.
Тот, похоже, был не в настроении вести беседу, поскольку все его внимание занимали дисплеи сентенсора. Гольджи уже решил, что не дождется от Доминика ни слова, но отступник все-таки снизошел до объяснения:
– Ты разве забыл, Томми, что должен еще выполнить две мои просьбы? – отозвался он полминуты спустя. Потом, еще немного погодя, поправился: – Ладно, дружище, так и быть: одну просьбу. Косматого можешь не трогать – с ним я расплатился сам. Тебе осталось только это.
Он помахал болтающимся на шнурке талисманом. Гольджи в ответ выдавил такую кислую улыбку, что стой возле него ведро с молоком, оно вмиг превратилось бы в простоквашу. Глядя на калеку, Доминик тоже улыбнулся, правда едва заметно, лишь краешками губ. После чего вернулся к наблюдению за мониторами.
– И это ты называешь расплатой Мичиганского Флибустьера? – вновь подал голос Мухобойка. – Да Косматый себе такого позора в жизнь не простит – оскорбится, решит, что ты о него попросту руки замарать побрезговал! Нет, что-то я сегодня напрочь не узнаю старину Доминика. Так какая же, мать ее, муха тебя с утра укусила?
– Это уже неважно, Томми, – отмахнулся Тремито. – Но укусила, это точно. И теперь ее укус так нарывает, что терпеть просто сил нет.
– Да, я вижу, что ты не в себе, – не унимался Гольджи, который по прежнему ничего не понимал и чувствовал себя идиотом. – Но не настолько же, мать твою, ты сбрендил, чтобы продолжать торчать в этой дыре после всего, что натворил! Сорвись ты отсюда десять минут назад, через полчаса уже пересекал бы границу штата! А потом забился бы в какую-нибудь из своих нор, и ищи тебя потом по всей стране! Какого дьявола ты еще здесь, да вдобавок этого голландского педика на мушке держишь?
– А я никуда не бегу, Томми, – как ни в чем не бывало ответил отступник. – Точнее, бегу, но не туда, куда ты подумал. Вот только дождусь, когда Гомар выполнит одно мое поручение, и сразу слиняю. И ни одна пронырливая тварь, будь она хоть федералом, хоть шестеркой Щеголя, больше меня не найдет.
– Чтоб ты все-таки издох, Дом! – Томазо сплюнул и угрюмо потупился на носки своих ботинок. – Наворотил дел, а нам теперь после тебя дерьмо не одну неделю разгребать!
– Не волнуйся, старик, кое-что я за собой и сам уберу, – попытался утешить калеку Аглиотти. – Пока еще не поздно, подчищу здесь некоторый мусор… – И, внимательно всмотревшись в один из дисплеев, на котором появилась новая информация, довольно кивнул: – Да, Гомар, молодец! Отлично сработано! Больше этот мерзкий толстяк не будет портить жизнь никому в Менталиберте. Что ж, а теперь заканчивай свою работу, проклятый голландец, если хочешь снова увидеть своих внуков.
– Что ты сделал с Ньюменом? – полюбопытствовал Мухобойка, хотя не сомневался, что уже знает ответ на свой вопрос.
– Отправил его вслед за остальными «мертвецами», – не стал скрывать Доминик. – В то Великое Ничто, откуда не возвращаются. Там выродку и место.
– Де Карнерри это сильно не понравится, – заметил Гольджи. – У него были насчет нашего толстого проходимца большие планы.
– А мне-то какое дело до де Карнерри? – пожал плечами Тремито. – Твой новый босс вечно будет чем-то недоволен: сегодня одним, завтра другим… Привыкай, раз вызвался быть доверенным лицом самого скользкого capo из всего Трезубца.
Доминик взглянул на часы, затем опять вернулся к наблюдению за дисплеями. Однако не прошло и минуты, как он решительно отстранился от пульта, буркнул «пора» и направился к Томазо. Тот замер в напряжении, решив было, что у отступника вдруг прояснился рассудок и Аглиотти намеревается исполнить то, что должен был осуществить, едва отобрал у своих несостоявшихся палачей оружие. Доминик подошел к бывшему приятелю, но вместо того, чтобы вернуть себе репутацию Мичиганского Флибустьера, всего лишь бросил Мухобойке на колени свой талисман.
– Спасибо, Томми, что не отказал в последней услуге, – поблагодарил Доминик взирающего на него исподлобья калеку. – Все эти годы только ты и дон Дарио были моими
