быть, придется воспользоваться этим.
Аккуратно, дабы не маячить на виду, я выглядываю из-под бетонной арки, которая стоит на выходе из тоннеля, и сразу понимаю, насколько все безнадежно. Лестница, конечно же, обнаруживается, но не там, где я видел ее в последний раз. И радости мне это открытие совершенно не приносит. Обломки торгового центра скатились по прибрежному склону аж до самой реки. Высокий арочный козырек не позволил им засыпать мост, но ведущую на него лестницу они смели как игрушечную. И теперь она, искореженная каменной лавиной, лежит у первой мостовой опоры и уже ничем не может нам помочь. Остается на выбор два варианта: сигать с десятиметровой высоты на россыпь утыканных арматурой обломков или все-таки взойти на мост, дружно скрестив на удачу пальцы.
Вконец обессиленный и опустошенный, я прислоняюсь к арке и гляжу на метромост. Начинаясь буквально у носков моих ботинок, он пересекает Обь, затем проходит над левобережным сквером и вонзается в склон, под идентичную арку. Два километра по открытой и прямой, как стрела, дороге, идущей на высоте примерно сорока метров над обнаженным речным дном… Гиблая затея. Хотя, если дождаться ночи…
Да, мысль здравая: темнота была бы нам в этом деле союзником. До ее наступления еще несколько часов, которые мы можем провести на «Речном вокзале». Тем более, всем нам давно нужна передышка. Никто не ворвется сверху на засыпанную курганом обломков станцию, никто не приблизится незаметно с противоположного берега по мосту и по освещенному термиксом тоннелю. И неизвестно, когда в следующий раз нам повезет выкроить время для отдыха. Так что надо пользоваться моментом и набираться сил, пока Душа Антея нам это разрешает.
Разумеется, я не могу не обратить внимание на то место, где заканчивает свой путь верхняя Обь. Воронка, куда она изливается, расположена восточнее и представляет собой уникальное природное явление. Диаметр ее, судя по всему, довольно велик, поскольку за границы провала река уже не выходит. Клокочущий водоворот столь свиреп, что его мощи вполне хватило бы на обслуживание гидроэлектростанции. Из-за его шума не слышен Обский водопад, который отсюда вдобавок и не виден. Лишь водяная пыль вздымается над заслоняющими его высотками. Она и выдает местонахождение этого колосса.
В неторопливом вращении такой массы воды есть нечто завораживающее. Созерцать сей бесконечный процесс не менее увлекательно, чем водопад, хотя последний, безусловно, выглядит более грозно и разрушительно. Рассматривать оголившееся речное дно тоже крайне интересно. Сроду бы не подумал, что наш город пересекает с севера на юг грандиозная свалка. И впрямь, чего на ней только нет! Ни дать ни взять, второй музей истории Новосибирска, разве что экспонаты в нем располагаются слишком уж хаотично.
Однако не нужно забывать, что, пока я таращусь на водоворот, кто-то может следить за мной. Разузнав все, что требуется, я покидаю свой наблюдательный пост и возвращаюсь обратно, в погребенный под руинами «Речной вокзал»…
Измотанные многочасовой битвой товарищи воспринимают мою идею отсидеться на станции до темноты без возражений. Выстрелив в потолок последнюю осветительную капсулу, устраиваемся прямо на перроне. Стаскиваем в угол покрытые мягкой обивкой скамейки и, сдвинув их попарно, сооружаем кушетки. Лежачих мест хватает на всех, хотя обстоятельство это отнюдь не радостное. Еще сегодня утром клан Папаши Аркадия не расположился бы здесь с таким комфортом и кому-то из «фантомов» пришлось бы отдыхать на гранитном полу. Но уж лучше бы я отдавливал себе бока на нем, чем нежился на удобной лежанке и думал о тех из нас, кому не посчастливилось дожить до этой спокойной минуты.
Эдик не спит, хотя любой другой ребенок на его месте после всех пережитых треволнений уже дрыхнул бы без задних ног. Взобравшись на кушетку, он прислоняется к стене и вновь берет в руки планшет. Теперь стилус художника двигается неторопливо, не сказать лениво. Я подхожу и с замиранием сердца ожидаю опознать на табуле тех двух мертвецов, которых малыш не успел тогда дорисовать. Но, оказывается, он не стал завершать предыдущую работу, а приступил к новой.
Что на ней будет изображено, пока неясно. Но раз Эдик не спешит, значит, как минимум, в ближайшие полчаса его очередное пророчество не свершится и нам еще удастся над ним поразмыслить. И, как хочется надеяться, предотвратить беду, если ясновидящий ребенок вновь напророчит чью-либо гибель. Возможно, те мертвые тела под колесами Сурка и остались недорисованными потому, что мы избежали новых жертв, успев удрать от погони. В то время как двигайся мы по тоннелю в обычном темпе, наверняка добрались бы до «Речного вокзала» не ввосьмером, а вшестером. Да, определенно здесь прослеживается логика. Это на метаморфозы Бивня мы повлиять не в состоянии, а на собственную судьбу вполне можем. Надо только правильно и своевременно расшифровывать Эдиковы предсказания.
До наступления темноты – пять часов. Я предлагаю нести вахту по часу и провести жеребьевку, кому в каком порядке это делать. Однако Хакимов вызывается дежурить добровольцем до тех пор, пока он сам не попросит его сменить.
– Вряд ли у меня получится сегодня уснуть, – мрачно вздыхает пожилой коммунальщик, спускаясь на рельсы, откуда лучше просматриваются тоннель и мост. – Да и не хочется проспать, возможно, последний закат в своей жизни.
– Как знаешь. – Я не противлюсь. – Но если начнут слипаться глаза, растолкай меня, я тебя сменю…
Я накладываю на ноги свежие бинты и чувствую себя вконец разбитым, поэтому уверен, что бессонница мне не грозит. Но едва ложусь на кушетку и закрываю глаза, как понимаю, что рано обрадовался. Усталость усталостью, а расслабиться после многочасовой нервотрепки и в преддверии новых злоключений никак не получается. Я вытягиваюсь на мягкой лежанке, но продолжаю оставаться напряженным и скованным. Мне лень пошевелить даже пальцем, мышцы ноют, и все-таки сегодня этого явно недостаточно, чтобы уснуть. И даже когда беснующийся за завалами Сурок наконец-то угомонился и грохот стих, это мне тоже не помогает.
Проворочавшись полчаса в тщетном ожидании дремоты, я в итоге плюю на это бесполезное занятие и усаживаюсь, прислонившись, по примеру Эдика, лопатками к стене. После чего замечаю, что из всех «фантомов» смогли уснуть лишь Дроссель и Сквайр. Ефремов, Ольга и Туков лежат с открытыми глазами, пялятся в потолок и, судя по одинаково мрачному выражению лиц, размышляют о грядущей ночи. Расхаживающий по путям взад- вперед Максуд крутит в пальцах автоматный патрон и тоже погружен в невеселые раздумья. Эдик, наморщив лоб, продолжает рисовать, занимаясь этим по-прежнему неторопливо, хотя и старательно. Хочется пойти взглянуть, чем он решил напугать нас на этот раз. Но я пересиливаю искушение. Просто боюсь сделать на основе незаконченного рисунка ложные догадки и трепать из-за них понапрасну нервы, которые и так на взводе. Пусть художник сначала допишет картину, тогда и посмотрим, какую именно мысль он пытается до нас донести.
Мое присоединение к группе бодрствующих вызывает некоторое оживление.
– И вам не спится, товарищ капитан? – любопытствует Миша. Я не отвечаю. Странный вопрос. Как будто это и так непонятно. А Туков радуется выпавшей возможности поговорить, поскольку ему явно надоело слушать гнетущую тишину.
Я указываю на спящих Дросселя и Хилла и подношу палец к губам: дескать, давайте, товарищ рядовой, не будем мешать другим отдыхать. Миша кивает, что понял, но полностью замолкать не намеревается и лишь понижает голос до полушепота:
– Знаете, о чем я давно думаю, товарищ капитан? – продолжает Туков, свешивая ноги с кушетки и поворачиваясь ко мне так, чтобы его было лучше слышно. – Если разумная мантия
