Марселе?
Прошло больше часа, прежде чем их разговор состоялся. Все это время Сото продолжал смотреть на закат, изредка оборачиваясь к маячившей за спиной Лисице. А она то принималась зачем-то копаться в своих вещах, то подкручивала гайки у себя на байке, то просто начинала ходить взад-вперед по стоянке, словно ожидая, когда приятель первым заговорит с ней. Но Мара не выказывал свое любопытство: в человеческих взаимоотношениях он в первую очередь ценил прямоту и открытость, а подобные игры в намеки и недомолвки презирал.
Что ж, если Лисица надумала отыскать предел его терпения, значит, она занялась заведомо бесперспективным делом. Нет, конечно, терпение у Сото далеко не бесконечное, но то, что оно во много раз превосходит терпение подруги, – это бесспорно.
Терпение Лисицы иссякло после того, как она опять занялась байком и, не осилив крепко затянутый винт, расцарапала себе руку. В сердцах отшвырнув отвертку, девушка подошла к Сото и уселась на палатку рядом с ним. Держалась она при этом подчеркнуто отстраненно.
– Ты – дьявол, – негромко проговорила Лисица упавшим голосом, совсем не подходящим для столь сурового обвинения. – То, что ты безумец, я поняла давно. Но я и не подозревала, что на самом деле ты дьявол. Только дьявол способен на такое… на такое…
– Нет, я не дьявол, я – человек, – ответил Мара, начиная догадываться, что так взбудоражило Лисицу в городе. – Хотя есть люди, которые называют меня демоном. И они недалеки от истины… Ты случайно не прихватила с собой эту бумажку? Хотелось бы взглянуть.
Лисица тяжко вздохнула, вынула из-за пазухи сложенный вчетверо небольшой плакат с оторванными уголками и протянула Сото.
– Возле трактира висел, – пояснила она. – Новенький, видать, недавно отпечатан. А я – дура – все гадала, откуда у тебя взялся тот «Хантер»…
Каратель покосился на жгущих костер байкеров, после чего повернулся так, чтобы им был не виден плакат, и разложил его на камнях перед собой. Как выяснилось, на этот раз Луис Морильо был изображен отдельно от подобных ему кровожадных убийц. Наверное, следовало считать это огромной честью. Когда экономное государство не скупясь тратит драгоценную бумагу на твой персональный портрет, оно волей-неволей признает твою значимость, пусть и в негативном плане. Подобного удостаивались лишь единицы: Пророки, Апостолы… да отъявленные негодяи наподобие Морильо.
Портрет был выполнен детально и качественно, что лишний раз свидетельствовало о серьезности, с какой власти подошли к поимке преступника. Неизвестный художник поработал на славу: чернокнижник Морильо узнавался на портрете с большого расстояния. Также издалека можно было разглядеть и сумму, обещанную сегодня за его голову. Вознаграждение и впрямь впечатляло: всего за какой-то месяц оно выросло с шести тысяч сант-евро до тридцати. Сото и не представлял, что его скромная персона настолько драгоценна. Любому из байкеров хватило бы тридцати тысяч сант-евро, чтобы завязать с разбоем и бродяжничеством и начать новую жизнь: купить дом, открыть торговую лавку, стать добропорядочным гражданином… И еще бы наверняка про запас осталось. Да что говорить – даже просто получить на руки столь головокружительную сумму было бы весьма неплохо. Сильное искушение, устоять перед которым нелегко как Человеку Свободы, так и любому другому.
– Кто еще из наших это видел? – спросил Сото, ткнув пальцем в свою нарисованную физиономию.
– Эту картинку больше никто, – ответила Лисица. – Парни как раз зашли в трактир глотнуть пивка, когда я ее заметила. Однако если в городе есть еще такие… Скажи, а правда, что ты… сделал все это?
– Все до последнего слова – правда, – не стал юлить каратель. – Разве что Сарагосский епископ скончался сам… Впрочем, если по совести, в его смерти я тоже виновен – не напугай я бедного старика, он бы, несомненно, еще жил.
– Но зачем? – Голос Лисицы задрожал.
– А зачем ты остервенело бьешь палкой укусившую тебя собаку? Ты же не думаешь в тот момент о том, что она стережет имущество хозяина. Мало того – попадись тебе под руку ее хозяин, ты без колебаний двинешь палкой и ему. Это естественное человеческое чувство – наказывать обидчиков. Поступая по справедливости, мы сохраняем свою честь.
– Какие глупости ты говоришь! – с укором перебила его Лисица. – Ты что, совсем не видишь разницы между такими вещами, как пнуть собаку и заживо сжечь человека? Причем не кого-то, а самого Главного инквизитора епархии?! Чем бы он ни разозлил тебя, был ли смысл убивать его за это?
– Разумеется. Он расплатился сполна, и теперь я полностью простил его, – ответил Мара словами своего покойного, но еще не отмщенного в полной мере сеньора.
– И чего же ты добился?! – Казалось, девушка вот-вот накинется на Сото с кулаками. – Я смотрю на живого покойника! Да тебя теперь и ловить не надо – сдаст Охотникам первый встречный! Даже у Аспида найдутся такие, кто не посмотрит, что он тебя покрывает – за эти деньги они не остановятся ни перед чем.
– Очень даже их пойму, – усмехнулся каратель, покосившись через плечо на галдящих возле костра байкеров, после чего постарался перевести нелицеприятную беседу в шутку: – Ну а ты не хотела бы обеспечить себя на всю оставшуюся жизнь? Когда еще такой шанс выпадет?
Шутка вышла крайне неудачной.
– Кретин! – вспыхнула девушка. Щеки ее покрылись красными пятнами, а в глазах заблестели слезы. – Мерзавец! Да как ты мог!.. Да я же!.. Ведь я с тобой, а ты!.. Ты… ты!.. Бессердечная скотина!
И она обиженно отвернулась.
