Вероятно, та беда, к какой готовился медик, и миновала бы, но внезапно нагрянула другая, причем совершенно непредсказуемая. А всему виной была обычная вывеска над аптекой. Джером по праву гордился этой вывеской, поскольку в свое время не пожалел средств и заказал ее у лучшего ватиканского оформителя. Половину вывески занимал портрет самого аптекаря: круглощекое и добродушно улыбающееся лицо Джерома в докторском колпаке, которое, как посчитал хозяин, вызывало у клиентов исключительное доверие. И действительно, приметного медика стали после этого чаще узнавать на улице, даже без колпака и в повседневной одежде. Эта пусть небольшая, но популярность и впрямь благоприятно отразилась на бизнесе, и Джером уже начал подумывать об открытии филиала на правобережье под такой же удачной вывеской.
Если бы Джером знал, что за взрывы прогремели в прошлое утро в соседнем квартале и что случится с медиком через четверть часа после этих взрывов, он бы не мешкая запер свою аптеку, а также, вероятно, сорвал бы с фронтона от греха подальше известную на всю округу вывеску. Но Джером и ухом не повел, поскольку привык к норманнским бомбардировкам, а потенциальную угрозу в вывеске не видел и подавно. За что вскоре и поплатился.
Останься за рулем нашего трофейного «Хантера» Конрад Фридрихович, возможно, он и не обратил бы внимания на одну из уличных вывесок. Но у управлявшего автомобилем русского контрразведчика память на лица оказалась очень хорошей. И хоть Михалыч, улепетывая от переполошенного Магистрата, гнал по улице джип во весь опор, он не мог проморгать приметный портрет и лозунг под ним «Покупай лекарства у дядюшки Джерома!».
Поначалу Михаил хотел отвезти меня к своему знакомому медику из русских иммигрантов, но для этого пришлось бы прорываться на «Хантере» почти через весь город, что было чрезвычайно опасно. Я же истекал кровью, и мне требовалась срочная медицинская помощь. Так что, едва Михаил увидел на фронтоне здания лицо старого знакомого, который, ко всему прочему, еще и являлся лекарем, участь «дядюшки» Джерома решилась окончательно…
– Верь нам, Джером, – попросил я, тяжко опускаясь в кресло. Путь от спальни до гостиной дался мне ценой невероятных усилий, однако то, что я мог ходить, было уже замечательно. – Что бы тебе тогда про нас ни наболтали, все это – полная ерунда. Не бойся, мы – не звери. Нам надо лишь дождаться, когда норманны снимут осаду и в Ватикане откроются городские ворота. Если Грингсон и Пророк вчера договорились о мире, это может случиться через пару дней. Все издержки мы тебе возместим. Ну а возникнут неприятности, скажешь, что тебя насильно удерживали в заложниках.
– Что ж, тогда вам придется избить меня для правдоподобия, как однажды это сделал Бернард Уильямс, – горестно усмехнулся медик, припомнив тот пренеприятный инцидент, когда Мясник, выгораживая магистра Аврелия, сделал из дьякона жертву нападения отступников, чуть не придушив бедного Джерома, – тоже якобы для правдоподобия. Нет, мы до таких дикостей, конечно, опускаться не намеревались, но если аптекарь будет настаивать, придется для организации алиби оказать ему эту специфическую услугу.
Кстати, а где Аврелий?..
– Понимаешь, тут такое дело… – услыхав мой вопрос, Михаил помрачнел и начал теребить ус. – В общем, магистр Аврелий, мир его праху, скончался от ран…
– О чем ты говоришь? Каких ран? – удивился я, поскольку прекрасно помнил, что мы магистра и пальцем не тронули.
– От двух пулевых ран в спине, – пояснил Джером, бросив испуганный взгляд на Михаила. – Он его пристрелил. Когда тот убегал.
– Спасибо, дружище, что напомнил, – съязвил Михалыч. – Да, не отпираюсь: все так и было. Я знаю, что ты, испано-скандинав, вроде бы хотел пощадить Аврелия, ведь он так усиленно на это напрашивался, на жалость твою давил… Честно сказать, и я не хотел его убивать – хрен с ним; все равно ему за предательство пришлось бы отвечать, но… В общем, пока мы тебя в аптеку с черного хода заносили, Аврелий обо что-то в кузовке веревки перетер, тент сорвал и – деру. Хорошо, что Ярослав успел его заметить, иначе бы мы сейчас сидели не в этих креслах, а в тех, к которым провода подключены… И хорошо, что Джером ворота закрыл, – пока Аврелий с засовом возился, тут я его и… – Михаил нацелил указательный палец на стену и щелкнул языком, красноречиво демонстрируя, какой смертью умер инквизитор. – Но попал я удачно: старик долго не мучился и дух испустил еще до того, как мы к нему подбежали… Эй, да что с тобой, Эрик? У тебя такой вид, будто тебе жаль этого душегуба!
– Не жаль, – возразил я. – Ты поступил правильно. Мы не могли рисковать, отпуская Аврелия, пока не покинули город. Наверное, даже к лучшему, что это сделал ты – я бы на твоем месте засомневался, и Аврелий точно бы удрал. Ладно, что сделано, то сделано. Туда ему и дорога, палачу. – И кивнул Ярославу: – Это он тебе руку искалечил?
– Нет, не он, – помотал головой княжич, после чего откинул со лба челку и коснулся пальцем проходящего через весь лоб ожога. – Вот подарок Аврелия. И еще – вот…
Он закатал рукав и продемонстрировал такой же ожог на запястье здоровой руки. Никому из присутствующих не нужно было объяснять, что эти ожоги – следы, которые оставляют электрические контактные зажимы Трона Еретика.
– Позавчера Аврелий меня всю ночь в Комнате Правды мурыжил, – продолжал Ярослав. – Все хотел, чтобы я связался с отцом и умолял его выполнить требования Пророка. Сначала отец должен был прислать сюда боевые самолеты, а затем, когда стало известно о перемирии, вместо самолетов речь пошла о деньгах. Больших деньгах – сказать по правде, я даже половины той суммы не стою… Но я не согласился. Честное слово, господин Хенриксон, – не согласился! Когда сознание терял, они меня в чувство приводили и снова генератор включали. Но только ничего у них не вышло. По крайней мере теми методами, какие они применяли. Аврелий ведь боялся, что я могу с ума сойти, и потому особо не усердствовал. Не знаю, как он собирался меня пытать возле радиопередатчика, но будьте уверены, господин Хенриксон, я бы и там ничего не сказал.
– Ты хорошо держался, Ярослав, – заметил я. Вот уж не думал, когда ехал в Ватикан, что мне придется хвалить княжеского сына. У меня и сейчас не было желания его хвалить, но то, что довелось пережить этому парню, выпадало далеко не каждому его сверстнику. Вытащенный из магистратских подвалов, Ярослав нуждался в поддержке, так что я не хвалил его, а всего лишь давал понять, что теперь он – среди друзей. Пусть не клявшихся ему в верности до гроба, как это было принято у норманнов, но друзей, на которых Ярослав тоже мог положиться.
