– Где труп Аврелия? – спросил я.
– В надежном месте, – успокоил меня Михаил. – Вчера, как стемнело, незадолго до комендантского часа я спустил его в канализационный коллектор в одной из подворотен, в паре кварталов отсюда. Нынче в Ватикане от улик избавляться – милое дело. Электричества нет, людей на улицах тоже практически нет. Потом еще квартал проехал и в такой же подворотне «Хантер» бросил. Хороший автомобиль, но шибко приметный. Теперь на нем по городу не покатаешься.
– Теперь по городу и просто не походишь, – вздохнул Конрад Фридрихович. – Право слово, сомневаюсь, безопасно ли нам пережидать смутное время у этого милейшего человека. Вам ли не знать, как работают Охотники в Цитадели. При налете на Магистрат имела место стрельба, а значит, вероятно, что кто-то из налетчиков был ранен. Больницы, медпункты, аптеки – все это будет проверяться и перепроверяться.
– Несомненно, будет, – ответил Михалыч, после чего Джером испустил очередной горестный вздох. – Но не сегодня, это точно. Так что, испано-скандинав, можешь до утра спокойно зализывать свои раны. А завтра будет видно, останемся здесь или в другое место подадимся.
– А что, в Главном Магистрате нынче выходной? – Я никак не уразумел, почему Михаил так спокоен насчет сегодняшнего дня.
– Да, мы же тебе еще не все новости рассказали, – спохватился он. – Окончательно неизвестно, как там насчет мира с норманнами, но по поводу траурной ладьи Лотара Торвальдсона Ватикан с ними договорился. Через пару часов она должна войти в столицу через северные речные ворота. Говорят, заграждения уже убраны.
И сочувственно посмотрел на Ярослава, который при упоминании похорон своего побратима насупился и стал мрачнее тучи.
– Лотар осуществил свою мечту, – произнес княжич полминуты спустя, но в словах его не было ни злобы, ни раздражения. – Мой брат войдет в чертоги Видара, как подобает входить туда таким, как он. Теперь он увидит и радужный мост Биврест, и священную рощу Гласир, где растут деревья с листьями из червленого золота, и саму возрожденную Валгаллу с ее пятьюстами сорока дверьми и величественными воротами Вальгирд… Жаль только, что Лотар увидит все это слишком рано… А вот я теперь никогда этого не увижу, господин Хенриксон. И вы знаете – ничуть об этом не жалею. А жалею я о других вещах, о которых сейчас совершенно не хочу говорить… Я должен сказать вам спасибо, господа, что вы не бросили меня здесь и не заставили унижаться перед отцом. И если нам с вами не суждено будет добраться до Петербурга…
– Типун тебе на язык! – цыкнул на княжича Михаил. – Не вздумай расклеиваться, приятель. Мы тебе не телохранители; нужда припрет – получишь оружие и будешь прикрывать нам спины. И не исключено – предупреждаю сразу! – что тебе даже придется стрелять в твоих так называемых братьев, поскольку мы с ними никаких братских договоров не заключали. Раз попробовали – на всю оставшуюся жизнь зареклись это делать. Лотар и впрямь был единственным порядочным человеком в этой банде, но его отец нам не друг. Такой друг ничего, кроме обвязанного ленточкой троянского коня, подарить не может.
– Я не собираюсь сбегать от вас и возвращаться к Вороньему Когтю, – пообещал Ярослав. – Но не потому, что побывал в плену и покрыл себя позором. И не потому, что мне осточертела эта война. Дело в другом: если я обману вас, я предам память о моем побратиме. Ведь он взялся помогать вам только из-за того, что искренне верил: вы вытащите меня отсюда. Поверьте, для Лотара было не важно, вернусь я к нему в дружину или отправлюсь с вами домой, в Петербург. Мой брат просто спасал мне жизнь, ради чего пожертвовал своей. И если после этого я продолжу бездумно лезть в пекло из-за каких-то денег и дешевой славы, наплевав на свое будущее, значит, выходит, что Лотар погиб зря. Такого не случится, господа. Я вернусь на родину и докажу, что мой брат отдал свою жизнь не напрасно. Можете быть уверенными.
Да, подумал я, если ты, парень, и впрямь так считаешь, значит, и мы не напрасно ввязались во все это. И теперь нам предстоит постараться, чтобы твои желания действительно осуществились. А для этого нужно на время забыть о далеком будущем и сосредоточиться на настоящем, от которого совершенно не приходилось ждать добра…
15
– Итак, Охотник, ты доволен? – осведомился Горм Фенрир у Густава Ларсена, когда тот закончил осмотр траурной ладьи перед тем, как на ее борт должны были вознести тело форинга Торвальдсона. После чего уже ничто не мешало «Хрингхорни» отправиться в свое первое и последнее плаванье к морю.
Кувалда пока не отвечал. Напоследок он подошел к одному из ящиков, что были расставлены на корме и вдоль бортов, достал оттуда бутылку вина и принялся изучать этикетку.
– Я попросил бы тебя быть поаккуратнее, Охотник, – предупредил форинг гостя, высокопоставленного, но отнюдь не желанного, а затем указал на столпившихся вдоль берега дружинников. – Каждая из этих бутылок – дар форингу Лотару от кого-то из его братьев. Все дары, что приносятся идущему в Валгаллу, – священны. И если ты разобьешь эту бутылку, то нанесешь оскорбление не только покойному, но и нам.
Датчане и дружинники приближенного к конунгу ярла Маргада – те, что после отвода норманнских войск остались у стен Цитадели оберегать конунга во время траурной церемонии, – не спускали настороженных глаз с ватиканской делегации. Норманны будто только и ждали приказа Фенрира, чтобы растерзать Охотников на куски. Впрочем, от дружинников сейчас требовалось немного – всего лишь сдерживать эмоции и неукоснительно блюсти договор о перемирии. А вот форингу датчан, помимо этого, приходилось демонстрировать еще и дружелюбие к врагу. И пусть оно являлось вынужденным и не особо пылким, тем не менее шаг этот требовал от Горма серьезного внутреннего компромисса с его принципами. То же самое требовалось и от Вороньего Когтя. И то, что Грингсон и Фенрир пошли на такой компромисс, было для делегации ватиканцев еще одним косвенным доказательством миролюбивых намерений скандинавов.
– Я знаю о святости ваших погребальных даров, – ответил Густав, а затем указал на винную этикетку и хмыкнул: – Традиции!.. А покойного Торвальдсона не оскорбит, что вы нагрузили его ладью не скандинавскими винами, а крупной партией трофейного кагора? Для нас это вино, между прочим, тоже священно, а вы применяете его…
