Джузеппе меня на исповедь без очереди пропускал: старик обожал слушать мои откровения, где и с кем я успел согрешить. Всегда подробности требовал, а иногда даже просил о каком- нибудь из уже замоленных грехов заново рассказать. Хороший был человек, душевный. Посидишь у него в исповедальне, потолкуешь о превратностях земных, посмеешься вместе с ним над своим же рассказом, и словно камень с души свалился. Воистину Джузеппе был прирожденным исповедником. Он умел людей выслушивать, не то что некоторые из здесь присутствующих… Простите, отвлекся. Так значит, мы выходим на свет в церкви Апостола Альваро? Любопытно, где именно у них люк в подземелье запрятан… Не слишком приятное место, однако и не самое худшее. По крайней мере, как выбраться из этой церкви и куда потом бежать, мне известно. Итак, нам осталось прояснить лишь два вопроса, но, если этого не сделать, может случиться, что Конрад Фридрихович напрасно нарушил свою подписку о неразглашении.
– Мы будем знать все, только когда лично разведаем обстановку, – сказал я. – Иначе никак… А впрочем, кое-что можно выведать прямо сейчас. Надо полагать, тем молодым людям, – я указал на карауливших стоянку дренгов, – известно, где конкретно проходит препятствующая нам линия городской обороны. Идемте-ка, поговорим с ними. Уверен, нам не откажут. Вряд ли сведения о внешних укреплениях врага являются военной тайной… Фокси, ты тоже идешь с нами.
– Какой от меня толк? Я же не понимаю по-скандинавски! – напомнил байкер.
– Это мелочи – все вопросы будет задавать Конрад Фридрихович. Твое дело – улыбаться и показывать, что мы – тоже хорошие парни. Ты этих дренгов подкармливал, а значит, контакт между вами уже налажен. Мы собираемся немного злоупотребить вашей дружбой. К тому же ты еще не поужинал, а дренги, как я погляжу, уплетают твое варево за обе щеки. Боюсь, еще пять минут, и для тебя в том котле ничего не останется.
– Вот черт, да ты прав! – встрепенулся Фокси и, возмущенный до глубины души прожорливостью новых друзей, поспешно выскочил из джипа.
– А как поступим с ним? – осведомился Михаил, кивнув вслед убежавшему проводнику. – Не тащить же нам юношу с собой в это осиное гнездо?
– Наверное, придется отправить назад, к Оборотню, – предложил я. – Разумеется, как только удостоверимся, что попадем в Цитадель. Ждать нашего возвращения под стенами города слишком рискованно, да и бессмысленно – связи-то все равно никакой нет. А вдруг мы там надолго задержимся? Жаль будет парня, если пропадет из-за нас… Но прежде чем он уедет домой, ты, Михал Михалыч, должен пообещать мне, что простишь Фокси все долги, в которые ты, бессовестный, его загнал!
– Ладно, уговорил – пусть помнит мою доброту, – с неохотой согласился Михаил. – Я вообще-то и без твоих нравоучений собирался это сделать. К тому же у Фокси и так нет ни шиша – лишь руль да душа… Счастливый человек. Люди Свободы – вот кто в нашем ублюдочном мире по-настоящему счастлив. Всегда втайне завидовал бродягам…
Когда мы приблизились к костру, помимо Фокси и отдыхающих караульных, там присутствовал еще один человек. Его появления мы, признаться, не ожидали, хотя оно являлось вполне закономерным. И все же, когда я увидел, что форинг лично обходит ночью посты да еще после того, как за этим же занятием бесследно исчез его старший хольд, я сразу заподозрил, что Лотар пришел на автостоянку не с обычной проверкой.
Впрочем, его присутствие меня не смутило. Наоборот, было предпочтительнее задать интересующие нас вопросы не фьольменнам, а лично Торвальдсону, дабы это не выглядело так, словно послы плетут за спиной конунга какие-то интриги. А лишние подозрения хозяев могли развалить наши и без того шаткие планы.
– Что будем делать? – украдкой шепнул мне Конрад по пути к костру, как только разглядел в его отблесках Лотара.
– То же, что и собирались, – как ни в чем не бывало, ответил я. – Вы начинайте спрашивать Торвальдсона, а если о чем-нибудь забудете, я вам подскажу.
– Хорошо, милейший, давайте попробуем…
Однако, пока фон Циммер обдумывал, с чего начать беседу, Лотар его опередил. Прервав разговор с дренгами, он отошел от костра и приблизился к нам. Я ожидал, что форинг начнет распекать нас за ночное хождение по лагерю, но он на эту тему и не заикнулся.
– Отец много о вас наслышан, господин Хенриксон, но я тоже вас помню, – заметил Торвальдсон на святоевропейском языке. – В Петербурге вы работали инструктором на стрельбище дворцовых гвардейцев. Я бывал там, когда обучался в Петербургском университете… Или желаете поговорить на русском? Я не против. Ярослав хорошо обучил меня своему языку. – И тут же доказал это, перейдя на «великий и могучий»: – Правда, мне всегда тяжело давалось произношение, но с остальным я вроде бы справился.
– Ваш русский весьма неплох, форинг, – похвалил Лотара Михаил. – Это могут подтвердить даже в России.
– Да, Ярослав тоже всегда говорил, что я способный ученик, – кивнул Торвальдсон, после чего обратился к фон Циммеру: – Обязательно скажите своему князю, что мой отец не виноват в том, что произошло. Это случилось по моей вине. Я не сумел как следует организовать караулы, отчего вражеские лазутчики и подобрались так близко к нашим позициям. Я знаю, что от моих извинений теперь нет никакого проку, но все равно, передайте князю Сергею, что я очень и очень сожалею и скорблю вместе с ним.
– Э-э-э, я… всенепременно передам его светлости… ваши слова, – замялся Конрад, испытывая неловкость от неожиданного заявления молодого норманна. – Можете не сомневаться, милейший. Князь Сергей… э-э-э… вас, конечно же, простит… Ярослав был достаточно взрослым человеком, чтобы отвечать за свои поступки, и знал, на что идет, принимая вашу веру. Вам не в чем себя упрекать… А теперь не могли бы вы оказать нам услугу и ответить на несколько вопросов?
– Разумеется, господин фон Циммер, – согласился Лотар. – Как раз за этим я и пришел. Вам ведь необходимо перед отъездом собрать о Ярославе для его отца как можно больше информации. А кто еще, кроме меня, расскажет вам о моем побратиме всю правду?
Конрад впал в еще большее замешательство: наши вопросы о вражеской линии обороны прозвучали бы сейчас неуместно. Однако тратить время, выслушивая рассказ скорбящего
