приступили к трапезе, обмениваясь между делом негромкими фразами. Спор русских дипломатов норманнов ничуть не беспокоил. Однако вдруг ни с того ни с сего Коряга обернулся и пристально уставился на моих друзей, словно уловил в их дискуссии нечто для себя любопытное. По крайней мере именно так это со стороны и выглядело.
Сложно было сказать, что вызвало любопытство у хольда, ни бельмеса не понимавшего по-русски. Может быть, Фроди заслышал знакомое слово, а может, гомон спорщиков просто сбил его с мысли. Я полагал, что датчанин непременно сделает им замечание, однако вместо этого он перевел взгляд на меня.
Холодный сосредоточенный взгляд изготовившейся к броску змеи…
Прикорнув у камня, я продолжал наблюдать за спутниками через неплотно прикрытые веки, из-за чего, наверное, и впрямь смахивал на спящего. Ледяной взор Коряги пробрал меня до костей, но глаза я так и не разлепил. Мои старые боевые инстинкты, в наличии которых усомнился Вороний Коготь, внезапно обострились с утроенной силой. А паранойя выступила для них отличным катализатором, и в данной ситуации это был несомненный плюс. Не страдай я патологической мнительностью, мог бы ненароком проигнорировать этот взгляд датчанина и уже через минуту жестоко поплатиться за свою оплошность.
В мгновение ока я тоже превратился в готовую к нападению змею, хотя внешне и бровью не повел. Наоборот, дабы окончательно убедить Корягу в том, что сплю, я даже уронил голову на плечо, довольно натурально изобразив сморенного усталостью путника. Храпеть уже не стал – побоялся переиграть. Фроди тоже не лыком шит и быстро раскусит, когда я перегну палку. Но сейчас он наблюдал за мной и вроде бы не подозревал о моей уловке.
Слишком долго и внимательно следил за мной хольд, чтобы это было обыкновенным досужим любопытством. После столь пристального внимания со стороны датчан просто обязано было последовать какое-нибудь действие. И потому я ничуть не удивился, когда Коряга снова повернулся к своим людям и молча кивнул. Трое норманнов тут же без вопросов поднялись на ноги и, не суетясь, направились в нашу сторону.
По пути троица разделилась: двое бойцов стали неторопливо приближаться к Конраду и Михаилу, а один – ко мне. Пока между нами сохранялось расстояние, датчанин вел себя как ни в чем не бывало. Но едва дистанция сократилась до нескольких шагов, норманн медленно перевесил автомат на грудь и взял его так, как обычно берут оружие, готовясь к атаке. Парочка, что подходила со спины к моим друзьям, поступила точно таким же образом.
Я не собирался выяснять, что планировали в отношении нас датчане: собирались пристрелить, учинить допрос с пристрастием или просто припугнуть, дабы помалкивали, если вдруг угодим в плен. В нашем договоре с конунгом не говорилось о том, что его бойцы имеют право угрожать нам оружием. Коряга нарушал пакт о сотрудничестве, и, беря во внимание дисциплинированность датчан, хольд делал это не по собственной инициативе. Если Фроди намеревался-таки нас прикончить, значит, он имел на то соответствующие инструкции, отданные ему самим Грингсоном.
Мы обрекались на смерть, как только выполняли свою миссию – показывали «башмачникам» тоннель, – поскольку становились для Вороньего Когтя ненужной помехой. Обещание Торвальда дать нам неделю на поиски Ярослава ничего не стоило, потому что конунг заключал договор уже не с российскими послами, а с покойниками. Прав был Лотар Торвальдсон, упокойся в Валгалле его благородная душа: мы и впрямь плохо знали его отца. На войне Грингсон не заключал невыгодных для него договоров и сделок, предпочитая поступать так, как считал нужным только он сам.
Я не стал дожидаться, когда наши бывшие товарищи по альянсу окончательно расторгнут договор, выхватил «глок» и открыл огонь первым…
Подкрадывающийся ко мне норманн погиб быстро, без мучений и с оружием в руках – желанная смерть для любого искренне верующего видариста. Я вогнал пулю точно во вражеский лоб. В молодые годы я делал это чуть быстрее, но продемонстрированная мной сноровка не позволяла пока говорить о близкой старости.
Как умер мой несостоявшийся убийца, я уже не видел. Выхватив пистолет из правой наплечной кобуры и поразив первую цель, я мгновенно извлек второй «глок» и сразу переключился на тех датчан, которые приближались к моим друзьям.
Эти двое находились от меня сбоку, и обоим я выстрелил в виски. Расстояние для точного выстрела также было оптимальным – с десяти шагов я попадаю в центр мишени из любого положения. Однако на сей раз пришлось потратить не две пули, а три: один из датчан успел- таки среагировать на грохот и в последний миг отшатнулся назад, отчего пуля прошла буквально в сантиметре от его носа. Я исправил свою оплошность уже следующим выстрелом, и враги заработали одинаковые дырки в черепах с интервалом в секунду.
Коварный Фроди просто не оставил мне выбора. И теперь приходилось любой ценой завершать начатое – вести переговоры с оставшимися норманнами было уже бесполезно.
Они же вовсе не собирались становиться легкой добычей. Коряга и двое сидевших с ним фьольменнов кинулись врассыпную с такой прытью, словно рядом с ними упала граната. Взломщик Гуннар отскочил от двери, подхватил лежавший возле инструментов автомат и тоже метнулся к ближайшему укрытию.
Михаил, чьи охотничьи инстинкты на новой службе нисколько не притупились, схватил Конрада за шиворот, сбросил его с глыбы, на которой они расположились, и плюхнулся на землю подле коротышки. Михалыч пока не знал, что происходит, но среагировал на внезапную стрельбу единственно верным способом. А также помог среагировать нерасторопному фон Циммеру, который вновь превратился для Михаила из оппонента в боевого товарища.
Мне требовалось срочно поменять позицию, иначе датчане изрешетили бы меня пулями у этого камня уже через пару секунд. Автоматы норманнов заговорили, когда я очутился за перевернутым вагоном, что принадлежал все тому же поезду, который попался нам при входе в тоннель. Пули застучали по ржавой вагонной обшивке, зазвенели о железные колеса и рельсы. Датчане били короткими очередями и при этом все четверо сохраняли молчание: ни криков ярости, ни ругани, ни оскорблений, которые были бы вполне уместны для возбужденных перестрелкой людей. Все это выглядело неестественно и жутко – враги потеряли почти половину бойцов, но продолжали оставаться невозмутимыми, как статуи. Никакой паники, никакой суеты. Как следует припугнув меня, норманны прекратили стрелять напропалую и замерли в ожидании, словно стая хищников, получившая от жертвы отпор, но
